Читаем Снега метельные полностью

Радость, которую испытывал Николаев при первых вестях о хорошем урожае, давно сменилась чувством оза­боченности — а как с этим урожаем справиться?

Стерня вызывала в нем удовлетворение, а нескошенный массив — беспокойство. Николаеву казалось, массив не уменьшается, а становится все больше с каждым днем. Темпы уборки отставали от сроков.

Потянулись поля зерносовхоза «Изобильный».

— Стоят, стоят хлеба, чёрт тебя возьми, Митрофан Семеныч!— пробормотал Николаев.

Он имел в виду директора «Изобильного» Митрофана Семеновича Ткача. Знатный хлебороб оказался нынче не на высоте положения. Впервые по всему району реше­но было проводить уборку раздельно и начать ее па две недели раньше обычных сроков, когда колос войдет в стадию восковой спелости. Ткач от раздельной сразу же отказался, почти демонстративно, но после того, как рай­ком вынес ему порицание, пошел на уступку и пустил, скорее для видимости, три самоходных жатки. Трудный он человек, Ткач, упрямый, своенравный, всегда своего добьется.

Первой в районе пошла жатка Хлынова. В то утро Николаев вместе с секретарем районной газеты, шустрым девятнадцатилетним комсомольцем по фамилии Удалой, отправился к Хлынову на загонку. Они вместе начали первые прокосы. Николаев любил технику, старался по­знать ее, разобраться в меру своих сил и сейчас с инте­ресом следил за действиями толкового механизатора. Не обращая внимания ни па секретаря райкома, ни на газет­чика, Хлынов бегал вокруг жатки, подавал команды трактористу, мерил вершками расстояние от валков до колеса, что-то соображал, прикидывал. Вслед за ним по­спешал Удалой с болтающимся на груди фотоаппаратом. На другой день по району был разослан специальный бюллетень под заголовком «Не сиди бездельно — убирай раздельно».

В бюллетене можно было найти ответ на все вопросы по раздельной уборке: и как делать первые прокосы, и каких размеров должна быть загонка, и как избежать на­матывания сорной травы на ведущий валик большого полотна, и что надо сделать со скатной доской, чтобы валки не проваливались в стерню и подборщикам было удобней. Дня через три замызганные, захватанные, в пят­нах солярки, листки бюллетеней уже пошли в мусор — люди научились, приспособились, приноровились с уче­том своих условий. Уже то там, то здесь можно было услышать, что Хлынова обогнали, скашивают по сорок пять гектаров. Но не так-то просто обогнать этого само­любивого человека. В очередном номере газеты появи­лись портрет Хлынова и сообщение, что Сергей убрал семьдесят гектаров.

«Хороший парень, настоящий целинник, такого смело можно ставить в пример». Николаев оглянулся на своих нежданных пассажиров и спросил, куда их доставить.

— Туда, где людей побольше,— ответила жена. Гра­чева.

Прошел еще один встречный поток машин, подняв длинную тучу пыли. Туча боком, кренясь над полем, ото­рвалась от дороги, и в просвете Николаев увидел иду­щий навстречу газик самого Ткача. Важный, осанистый, в белом кителе и при всех наградах Митрофан Семено­вич восседал рядом с шофером. На время уборочной он, как правило, привинчивал на костюм все свои ордена и медали и при случае говорил, то ли желая оправдаться, то ли — поставить себя в пример:

— Люблю на психологию действовать. Если придется похвалить кого-нибудь, так сразу видно, кто такой хвалит. А если и поругать надо, так тоже дай боже!—И он ребром тяжелой ладони проводил по орденам и звякаю­щим медалям.— Да и корреспондентам хлопот меньше, а то они с ног сбиваются, пока кого познатней найдут...

Человек степенный, несуетливый, Ткач придерживал­ся издавна усвоенных понятий: начальство должно быть солидным всюду — хоть на коне, хоть в газике, на трибу­не и за столом, все равно — домашним или служебным. Везде он держался по-генеральски и свои слова, каза­лось, произносил поштучно, с учетом, не больше двух-трех в минуту. Манеру Николаева одеваться «як той студент» и ездить без шофера осуждал. Прослышав од­нажды, что секретарь райкома по утрам делает во дворе зарядку, а зимой ходит на лыжах по воскресеньям, Ткач искренне огорчился и при встрече начал тихонько один на один срамить Николаева:

— Юрий Иванович, вы бы хоть ночью ховались со своей зарядкой, а то ж на виду всех! Я понимаю, что для здоровья, но вы же голова району, а стрыбаете, як пацан!

Панибратства он не признавал, всех звал на вы и свойского делового обращения на ты, принятого между директорами и районными активистами, не терпел, тем более, что кругом пошла одна молодежь.

Газики съехались, как на параде, борт к борту, один командует парадом, другой его принимает. Выходить из машины навстречу секретарю райкома Ткач не стал, да и не было сейчас в том никакой необходимости. Он отки­нулся на сиденье — руки на животе, красный, удовлетво­ренный, с утра посмотрел на своп поля, остался доволен.

— Доброе утро, Митрофан Семенович!— Николаев приветливо улыбнулся.— Как дела, какие новости?

— Вашими молитвами, Юрий Иванович,— медленно протянул Ткач и самолюбиво поджал губы.— С прове­рочкой едете?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века