Снеговик

Харри подошел к стойке портье и по насмерть перепуганному лицу Бёрре Хансена понял, что тот его узнал.

— Мы же договорились, — пискнул Бёрре со своим шведским акцентом и вытер пот со лба.

Харри частенько удивлялся, почему люди, которые наживаются на нуждах и слабостях других, всегда отмечены этой тонкой блестящей пленкой пота, будто их бессовестные души покрыты лакировкой поддельного стыда.

— Дай ключи от номера доктора, — попросил Харри. — Он сегодня не придет.

Три стены номера были оклеены обоями родом из семидесятых, с психоделическим коричнево-оранжевым узором. Зато четвертая, несущая, между комнатой и ванной, была выкрашена в черный цвет и пестрела трещинами и пятнами облупившейся штукатурки. Двуспальная кровать с выгнутой спинкой. Тяжелое колкое покрывало. Водо- и спермоотталкивающее, решил Харри. Он убрал со стула в изножье кровати истершееся полотенце и сел. Улица шумела, поджидая его, и он почувствовал, что вся свора его псов уже на месте: они гавкали, скулили, грызли решетку и просили только одного — выпивки. Одну маленькую рюмку, одну рюмашечку — и мы оставим тебя в покое, послушно ляжем и замолкнем. Улыбаться у Харри желания не было, но он все равно улыбнулся. Демонов до́лжно укрощать, а боль — унимать. Он прикурил сигарету. Дым заструился вверх, к плетеному абажуру.

С какими демонами сражался Идар Ветлесен? Приводил ли он их сюда и бился с ними здесь, или, напротив, тут было его убежище? Какие-то ответы он и его коллеги, конечно, получили, но не все. Ответы на все вопросы, думал Харри, мы не получим никогда. Скажем, на такой: есть ли на самом деле разница между злодейством и сумасшествием? Или мы просто решили: вот с этой точки распад личности называется болезнью. Мы в состоянии понять, как можно сбросить атомную бомбу на город с мирными гражданами, но недоумеваем, как это может быть, когда в лондонских трущобах кто-то вырезает проституток, распространяющих болезни. Поэтому первое мы называем необходимостью, а второе — сумасшествием.

Господи, как же ему надо было выпить! Одну рюмку, которая могла бы слепить острые края боли, слепить этот день и эту ночь.

В дверь постучали.

— Да, — прохрипел Харри и не узнал собственного голоса.

Дверь открылась, вошла негритянка. Харри посмотрел на нее снизу вверх: красивое сильное лицо, короткий жакетик — такой короткий, что были видны валики жира, вылезшие поверх брюк.

— Doctor? — спросила она. Ударение на последнем слоге, по-французски.

Харри покачал головой. Она посмотрела на него. А потом дверь закрылась, и она исчезла.

Через секунду-другую Харри поднялся со стула и шагнул к двери. Женщина уже дошла до конца коридора.

— Please! — крикнул Харри. — Please, come back!

Она остановилась, нерешительно глядя на него.

— Two hundred kroner, — сказала она с ударениями на последнем слоге.

Харри кивнул.

Она сидела на кровати и молча слушала его вопросы. О докторе, об этом злодее. Об оргиях с участием нескольких женщин. О детях, которых он просил приводить с собой. При каждом новом вопросе она непонимающе качала головой. В конце концов она спросила, не из police ли он.

Харри кивнул.

Ее брови сдвинулись.

— Why you ask these questions? Where is Doctor?

— Doctor killed people, — сказал Харри.

Она взглянула недоверчиво и ответила:

— Not true.

— Why not?

— Because Doctor is a nice man. He helps us[1].

Харри спросил, как же доктор помогал им. И тут настал его черед сидеть и с удивлением слушать: чернокожая женщина рассказывала, как каждые вторник и четверг доктор появлялся в этой комнате со своей сумкой, разговаривал с ними, отправлял их в туалет, чтобы собрать мочу на анализ, брал кровь, проверял их на венерические заболевания, которых они боялись. Давал им пилюли, если было что-то по женской части, и направления в клинику, если Чума. И платы никогда не брал, надо было только пообещать никогда никому о нем не рассказывать, кроме своих же уличных товарок. Иногда девочки приводили своих детишек, когда те болели, но портье их не пускал.

Харри слушал и дымил сигаретой. Зачем Ветлесен это делал? Ради сохранения необходимого равновесия? Жаждал отпущения грехов? Противостоял злу? А может, эти крупицы добра усиливали наслаждение от содеянного? Говорили же, что доктор Менгеле обожал детей.

Язык во рту вспух, и если сейчас не выпить, он его совсем задушит.

Женщина закончила болтать и жестом напомнила об обещанных деньгах.

— Doctor come back?[2] — спросила она.

Харри открыл было рот, но язык запаздывал, и тут раздался звонок мобильного.

— Холе.

— Харри? Это Уда Паулсен, — представился молодой голос. — Вы помните меня?

Харри не помнил.

— Я с телеканала НРК, — сказала она. — Это я вас приглашала на ток-шоу «Боссе».

А, та самая дамочка! Хитрая мышь.

— Вы не сможете прийти к нам еще раз, в эту пятницу? Естественно, речь пойдет о вашем потрясающем успехе, я имею в виду дело Снеговика. Хотя он уже мертв, публике все равно интересно, что на самом деле происходит в голове у таких людей и можно ли его назвать…

— Нет, — отрезал Харри.

— Что?

— Я не приду.