Снеговик

Уда посмотрела на часы и увидела, что помощница режиссера стоит за камерой и подпрыгивает, держа ладонь ребром у горла, — показывает Боссе, что время вышло и надо успеть дать первый куплет песни, чтобы припев пришелся на титры. Но Боссе был лучший. Он знал, что этот разговор важнее всех песенок на свете. Поэтому он проигнорировал гитарное вступление и весь подался вперед на своем кресле, чтобы привлечь зрителей к тому, что творится на их глазах. Вот он — куш. Сенсационное заявление официального лица. Здесь, в его, в их программе. Его голос дрожал почти от вожделения:

— То есть вы хотите сказать, Холе, что полицейские нам лгали? Что Снеговик все еще на свободе и убийства не закончились?

— Нет, — ответил Харри, — мы не лгали. В деле просто появились новые данные.

Боссе повернулся на кресле, режиссер скомандовал оператору: «Наезд!», и вот лицо Боссе — во весь экран, взгляд направлен прямо на зрителей.

— Думаю, об этих новых данных мы скоро услышим в выпуске вечерних новостей. Смотрите «Боссе» в следующую пятницу! Спасибо за внимание!

Уда закрыла глаза. Песенка дошла до припева.

— Господи боже ты мой, — услышала она сдавленный шепот продюсера. — Мать твою!

Самой Уде хотелось только одного — завыть. От радости. Здесь, думала она, и есть тот самый полюс. Мы не просто там

, где что-то происходит. Мы сами и есть то, что происходит. Мы — его часть!

Глава 22

День восемнадцатый. Совпадение

Гуннар Хаген стоял у двери в ресторан «Шрёдер» и озирался. С момента последних титров «Боссе» прошло тридцать минут и три телефонных разговора. Он не нашел Харри ни дома, ни в Доме искусств, ни на работе. И тогда Бьёрн Хольм посоветовал ему заглянуть в ресторан «Шрёдер», где у Харри было убежище. Контраст между молодыми, красивыми, без пяти минут знаменитыми клиентами Дома искусств и старыми алконавтами «Шрёдера» был разительный. В углу у окна в полном одиночестве сидел за столом Харри. С полулитровым стаканом.

Хаген двинулся к столу:

— Я пытался до тебя дозвониться. Ты что, мобильный выключил?

Старший инспектор взглянул на него без всякого выражения:

— Да звонили тут все… Куча журналистов, оказывается, только и мечтают со мной поговорить.

— На канале мне сказали, что редакция программы «Боссе» обычно вместе с гостями ходит после эфира в Дом искусств.

— Меня поджидали журналисты, поэтому я попросту смылся. Так в чем дело, шеф?

Хаген хлопнулся на стул и посмотрел, как Харри поднимает к губам стакан и золотистая жидкость течет к нему в рот.

— Я говорил с начальником управления, — сказал Хаген. — Это уже серьезно, Харри. Заявить, что Снеговик по-прежнему на свободе, значит нарушить приказ о неразглашении информации.

— Это точно, — отозвался Харри и сделал еще глоток.

— «Точно»? И больше тебе нечего сказать? Ради всего святого, Харри, какого черта ты это сделал?

— Общественность имеет право знать, — усмехнулся Харри. — Наша демократия, шеф, построена на гласности.

Хаген стукнул кулаком по столу, отчего люди с соседних столиков посмотрели на него ободряюще, а официантка, проходившая мимо с подносом полулитровых стаканов, — тревожно.

— Ты со мной, Харри, кончай в игры играть. Мы официально заявили, что дело закрыто. Ты в очень дурном свете показываешь власть, ты хоть это понимаешь?

— Моя работа — ловить убийц и бандитов, — ответил Харри, — а не показывать чего-то там в хорошем свете.

— Это две стороны одной и той же медали, Харри! Наши профессиональные действия зависят от того, как к нам относится общество. Пресса — это важно!

Харри покачал головой:

— Пресса еще ни разу не помогла и не помешала мне раскрыть дело. Пресса важна только для простаков, которые хотят выскочить вперед. Тех, кому вы докладываете, интересуют только конкретные результаты и как их подает пресса: в позитивном ключе или в негативном. А я хочу поймать Снеговика — и точка.

— Ты опасен для окружающих, — сообщил ему Хаген. — Ты об этом знаешь?

Харри воззрился на него с удивлением, но потом обдумал это утверждение, медленно кивнул, допил остатки и жестом попросил у официантки еще.

— Я разговаривал с нашим начальником. — Хаген сдерживался из последних сил. — Мне было сказано найти тебя и надеть крепкий намордник. Ясно?

— Так точно, шеф.

Хаген изумленно заморгал, лицо Харри по-прежнему не выражало никаких эмоций.

— Начиная с сегодняшнего дня я хочу держать руку на пульсе всего, что происходит, — сказал Хаген. — Я хочу, чтобы мне немедленно докладывали обо всем. Но поскольку ты, конечно, этого делать все равно не станешь, я уже переговорил с Катриной Братт и поручил эту работу ей. Есть возражения?

— Никаких, шеф.

Наверно, подумал Хаген, Харри пьян гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд.

— Братт сказала, что ты приказал ей отправиться к ассистентке Идара Ветлесена и просмотреть историю болезни Арве Стёпа. Без санкции прокурора. И к чему ты это затеял? Ты вообще понимаешь, чем это нам грозит? А если бы Стёп об этом узнал?

Голова Харри дернулась вверх, как у сторожевого пса.

— Что значит «если бы»?

— А то, что никаких записей относительно Стёпа она так и не нашла.