А может быть, все было по-другому? Может быть, после стольких лет она вернулась сюда отыскать одну безделицу, серьгу, которую потеряла здесь в том самом семьдесят каком-то году, в этом самом бассейне. Это были серебряные серьги с ониксом, их подарил ей Арон, она их почти никогда не снимала. Ерунда, мелочь, но потеря долго не давала ей покоя, иногда даже казалось, что из-за утраты этой серьги у нее начинает гореть мочка уха. Поэтому сейчас она сделала глубокий вдох и прыгнула — стройная, молодая и гибкая, как лента Мебиуса. Она внимательно осматривала дно бассейна и вдруг, надо же, увидела серьгу, застрявшую в забранном редкой металлической сеткой отверстии для стока воды, на дне бассейна, в основании стены. Ей понадобилось три раза выныривать, набирать полные легкие воздуха и снова нырять, чтобы отцепить сережку. В конце концов получилось. Она сжала серьгу в кулаке, крепко, чтобы та опять не выскользнула, и теперь, когда она нашла то, что искала, у нее больше не было никаких причин выныривать на поверхность.
С душой Пупы исчез и легкий запах мочи, появившийся вместе со старостью и тянувшийся за ней, как шлейф. Пупино скрюченное тело лежало перед ними, но запах исчез — словно смерть впитала его, как промокашка. Она, эта «старая ведьма», оказалась права, у смерти нет запаха. «Дерьмо — это жизнь!»
Она лежала на спине, оставаясь в той же самой позе, в которой была на шезлонге, с согнутыми и слегка разведенными ногами, как у огромных американских
Две медсестры — одна маленькая, шустрая и рыженькая, другая крупная, светлая, с фигурой, напоминающей тумбу, — занялись делом. Шустрая пыталась опустить и распрямить Пупину правую руку, обращая особое внимания на большой палец. Однако ни палец, ни рука не поддавались — они словно окаменели.
— Осторожнее! Вы же сломаете! — протестовала Беба.
— Прости меня, Боже, но такого я в жизни своей не видала, за все двадцать лет работы! — сказала Шустрая и почему-то перекрестилась.
Тумба ладонями налегала на Пупины колени, словно имела дело с складным зонтиком, а не с человеческим существом, пусть даже и бывшим. Колени тоже не поддавались, никак.
— Она прямо как из железа, — пробормотала Тумба, засучила рукава и изготовилась к еще одной попытке.
— Стойте! Я больше не могу на это смотреть! — выкрикнула Беба.
Тумба равнодушно пожала плечами, не раскрывая широко рта, сделала вокруг него круговое движение языком, словно верблюд, а потом выплюнула важный вопрос:
— А как вы собираетесь ее такую, всю торчащую, засунуть в гроб?!
— Вот именно, как? — поддержала ее Шустрая неожиданно воинственно.
— Но гробы-то у вас, наверное, есть?
— На ваше счастье, есть, один. Детский. Работа нашего столяра, покойного Лукаса. Он все гробы делал слишком короткими и узкими. Покойников приходилось прессовать, как шпроты.
— Это было во времена коммунизма, тогда на всем экономили, — объяснила Шустрая.
— Да, Лукас экономил на всем. Кроме выпивки, — отрезала Тумба.
— А почему не положить ее на бок? — спросила Беба.
— Вы имеете в виду в позу эмбриона? — профессионально сформулировала Тумба и руками приблизительно определила размеры Пупы. — Хм, нет, не войдет, — она отрицательно покачала головой.
— Такое маленькое тело, и такие большие проблемы! С подобным я действительно еще не встречалась, — опять перекрестилась Шустрая.
— Ну, может быть, и получилось бы, да только вы же не позволяете чуток нажать, — добавила Тумба.
— А есть здесь какая-нибудь похоронная контора? — спросила Кукла.
— Есть. Наша похоронная контора — это столяр Мартин. Но он вам гроб за ночь не сделает. Я для своей мамы ждала две недели, — сказала Тумба.
— А где же вы ее держали?!
— Здесь, в холодильнике.
— Мы персонал спа-центра, у нас есть такая возможность, — пояснила Шустрая.
— А крематорий? — спросила Беба.
— В Праге. Но и там покойников отправляют в печку в гробах. В простыне вас никто жечь не будет.
— В простынях сжигают только индейцев, — сказала Шустрая.
— Индийцев, — исправила Тумба.
— Да ладно, какая разница, индейцев или индийцев! — огрызнулась Шустрая.
— Так что же, черт побери, у вас тут никто не умирает? — спросила Беба.