Снежный перевал

— Оставим это. Нам следует спокойно и трезво обсудить случившееся.

— До сих пор вы решали все один. В моей помощи не нуждались.

Не в таком тоне хотелось вести разговор Шабанзаде, но пока он не узнает, что случилось с Абасгулубеком и Халилом, он не станет осаживать Талыбова.

— Народ неспокоен, никто не верит, что Абасгулубек и Халил могли перейти в стан врага.

— Значит, вы не верите мне? Что ж, поезжайте как я, к Кербалаю, тогда узнаете правду и сможете ответить людям. Если бы с. самого начала вы критически относились к людям, в эту переделку уж точно не попали бы. Мы живем в такое время, что не имеем права верить каждому. Человек, еще вчера сражавшийся в наших рядах, примкнул к кулацкому бунту. Значит, он пристал к революции, преследуя свои, какие-то корыстные цели. Разве можно доверять беку? Я же предупреждал вас. Мои сомнения у вас вызвали всего-навсего улыбку. Нельзя руководить так, как это делаете вы.

Шабанзаде подумалось, что в такую минуту было бы непростительной ошибкой сообщать Талыбову, что жена его — племянница Гамло.

— Да, я всегда верил Абасгулубеку, и никто не сможет поколебать моей веры. Если он перешел на сторону врага, то это он мог сделать лишь с одной целью: оказать большую помощь нам. Вы хоть подумали, почему вас отпустили живым?

Талыбов в первый раз за все время разговора поднял голову и озадаченно посмотрел на секретаря. ,

— Вас удивляет, что я смог вырваться из рук врага? — неуверенно, желая выиграть время, спросил он.

— Это удивит кого угодно...

— Я ушел потому, что не боюсь смерти, не боюсь риска...

— Не верю! Не верю, что вы могли пройти там, где не прошли Абасгулубек и ХалиЛ. Оружия при вас не было, даже дороги не знали.

Факты были против него, и Талыбов решил перевести разговор в другую плоскость.

— А в то, что убежденный, стойкий коммунист мог пройти через все испытания,вы тоже не верите?

— Демагогия...

— Вопрос ясен. Контрреволюционеры у вас пользуются полным доверием. Об этом мы еще поговорим где надо.

— Поговорим. И у меня достаточно фактов. Я потребую, чтобы случившееся было проверено самым тщательным образом. Вы знаете, кто такой Абасгулубек? Когда он командовал «Красным табором», сражался за Советскую власть, был награжден орденом, мы еще учились азбуке революции. Вам придется держать ответ за все, что с ними случилось!

Шабанзаде и сам не думал, что будет говорить столь резко. Но, перечисляя заслуги Абасгулубека, чувствовал, как растет в нем убежденность в своей правоте.

— Я же не утверждаю, что они перешли к врагу, — заметно колеблясь, проговорил Талыбов. — Сказал, что они разыграли спектакль. Будто их расстреляли. Подняли страшный шум. Вот тогда-то мне и удалось выскользнуть.

Талыбов не мог признаться, что его проводили люди Кербалай Исмаила. Это было равносильно смерти. Вот и Шабанзаде бьет верно. Если покопаться как следует, многое откроется. Придется сдать партийный билет. Тогда прощай, Талыбов! Тебя снимут с работы, люди позабудут твою фамилию, станут называть по имени.

А Шабанзаде все говорил. Приводил факты, логические, неотразимые. Говорил, что Абасгулубек не артист, он не станет ломать комедию, что наверняка их убили.

Раздался стук в дверь. Талыбов не пошевелился, только посмотрел на Шабанзаде, а тот с уверенностью хозяина прошел и открыл дверь.

— Входите.

Мужчина в белом халате вошел в комнату, неся поднос, накрытый салфеткой.

— Кто прислал тебя? — спросил Талыбов.

— Заведующий, — ответил официант.

— Я не стану есть.

— Поедим. Я тоже голоден, — сказал Шабанзаде.

Талыбов поднялся, прошел мимо официанта, который по знаку секретаря подошел к столу, и выглянул в коридор. «Вдруг там стоит фотограф. Снимает, когда в мой номер несут еду. Потом не выкрутишься. Станут говорить, что мне несли взятку. И без того не знаешь, сумеешь ли отсюда подобру-поздорову унести ноги».

В коридоре никого не было. Он прикрыл дверь. Расстегнул карман гимнастерки. Шабанзаде понял, что он ищет деньги.

Мужчина в белом халате накрыл на стол.

— Я могу идти?

--- Да...

Талыбов тотчас глянул на Шабанзаде. «К тому же еще и хапуга», — подумал он. Шабанзаде перехватил этот взгляд.

— Я расплатился с заведующим, — пояснил он.

— Знаю, — ответил официант и вышел.

После обеда Шабанзаде собрался уходить, но Талыбов задержал его:

— Я сообщу о случившемся в центр. На всякий случай надо установить наблюдение за их семьями.

Вытащил из кармана пистолет, заложил запасную обойму. В городе он несколько раз был в тире, но все попытки попасть в макет буржуя в шляпе даже с десяти шагов не увенчались успехом.

— Не глупи, Талыбов, не глупи, — сказал Шабанзаде, махнул рукой и вышел.

...Открылась дверь, сквозь неплотно пригнанные доски которой проникали тонкие полосы света. Арестованных вывели во двор. Бейляр покачивался, как пьяный, ноги отказывались повиноваться ему. Иман поддерживал его за руку, не давая упасть.

Морозный утренний воздух слегка взбодрил парня, он открыл глаза. Впереди высились горные вершины.

— Держись, комсомол!

— Мне очень плохо, Иман. Я умираю!