Снежный Цветок и заветный веер

Дорогая Лилия,

Я услышала, что ты жива. Мне жаль твою свекровь и твоего свекра. Мне еще больше жаль твою маму и твоего папу. Я их очень любила.

Мы пережили эпидемию. В начале ее у меня случился выкидыш — еще одна девочка. Мой муж говорит, что это к лучшему. Если бы я доносила всех своих детей до положенного срока, у меня было бы четыре дочери — настоящее бедствие.

И все же трижды держать на руках свое мертвое дитя — это чересчур.

Ты всегда говоришь мне, что надо попытаться заново. Я попробую. Я хотела бы быть похожей на тебя и иметь троих сыновей. Как ты говоришь, сыновья — это цена женщины.

Здесь умерло много людей. Я бы сказала, что жизнь в доме стала спокойней, но моя свекровь жива. Она каждый день говорит гадости обо мне и настраивает мужа против меня.

Я приглашаю тебя приехать ко мне. Мои низкие ворота не могут сравниться с твоими, но мне так хочется поделиться с тобой своими горестями. Если ты любишь меня, пожалуйста, приезжай.

Я хочу побыть с тобой, прежде чем мы начнем бинтовать ноги нашим дочерям. Нам есть о чем поговорить.

Снежный Цветок

Я все время вспоминала слова умершей свекрови: «Повинуйся, повинуйся, повинуйся, а потом делай, что хочешь». Оставшись без ее бдительного присмотра, я могла открыто видеться со Снежным Цветком.

У моего мужа было полно возражений: нашим старшим сыновьям было уже одиннадцать и восемь лет, младшему — полтора года, а дочери недавно исполнилось шесть. Моему мужу нравилось, когда я была дома. Я обхаживала его несколько дней. Я пела ему. Я дала каждому из детей задания, которые были по сердцу их отцу. Я готовила ему его любимые блюда. Я каждый вечер мыла и массировала ему ноги после того, как он возвращался с полей. Я ублажала его в постели. Он все равно не хотел меня отпускать, и мне надо было бы его послушаться.

Двадцать восьмого числа десятого месяца я надела шелковую рубашку цвета лаванды, которую расшила хризантемами, что подходило для осени. Когда-то я думала, что единственной одеждой, которую я буду носить всю жизнь, будет та, которую я сшила в годы закалывания волос. Мне не приходило в голову, что моя свекровь умрет и оставит нетронутые куски ткани, или что мой муж будет достаточно богат, чтобы купить любое количество самого лучшего шелка из Сучжоу. Собираясь к Снежному Цветку, я вспомнила, как она носила мои вещи, когда мы были девочками, и взяла с собой только то, что могло мне понадобиться в ближайшие три дня.

Носильщики высадили меня из паланкина перед домом Снежного Цветка. Она сидела, ожидая меня, на помосте перед порогом дома. Она была одета в рубашку, штаны, фартук и косынку из замусоленного и заношенного хлопка сине-белого цвета. Мы не сразу вошли в дом. Снежному Цветку было приятно побыть со мной на прохладном послеполуденном воздухе. После того как мы поболтали о том, о сем, я впервые как следует разглядела огромный котел, в котором варили свиные туши, чтобы смягчить кожу и снять с нее шерсть. Сквозь открытую дверь флигеля я увидела куски мяса, свисавшие с крючков. От их запаха меня затошнило. Но хуже всего было то, что в это же время свинья со своими поросятами влезла на помост в поисках еды. Потом мы поели тушеного риса с салатом, и Снежный Цветок поставила наши миски на помост, к нашим ногам, чтобы свинья и поросята могли доесть остатки.

Когда мы увидели, что мясник возвращается домой, толкая перед собой тележку с четырьмя корзинами, в каждой из которых на животе лежала свинья, мы поднялись наверх, где дочь Снежного Цветка вышивала, а свекровь очищала хлопок. Комната имела запущенный и мрачный вид. Зарешеченное окно было еще меньше, чем в моем родном доме, и менее украшенное. Однако я могла посмотреть в него на мой дом в Тункоу. Даже здесь, наверху, невозможно было не почувствовать свиного запаха.

Мы уселись и начали говорить о том, что в данный момент больше всего занимало наши мысли, — о наших дочерях.

«Ты подумала о том, когда нам начать бинтовать им ноги?» — спросила Снежный Цветок.