Все это время Мадам Ван и Мадам Гао сновали по нашему дому, как две хлопотливые курицы. Что? Вы думаете, раз мы были уже просватаны, они оставили нас в покое? Они должны были следить и ждать, устраивать заговоры и обхаживать всех, чтобы защитить свое предприятие. Нельзя было допустить ошибок. Было очевидно, что они опасаются за четыре брака, которые должны быть заключены в одной семье, за то, сумеет ли Папа заплатить обещанный выкуп за невесту Старшего Брата, дать соответствующее приданое трем девушкам и, самое главное, вознаградить свах за их услуги. Когда мне исполнилось тринадцать, борьба между двумя свахами стала еще более ожесточенной.
Все началось обыденно. Мы сидели в верхней комнате, и Мадам Гао стала жаловаться, что местные семьи не платят ей вовремя, намекая на то, что наша семья — одна из них.
«Крестьянин, который поднял восстание на холмах, усложняет нам всем жизнь, — высказала свое мнение Мадам Гао. — Ничего нельзя ни ввезти, ни вывезти. Ни у кого нет наличных денег. Я слышала, что некоторым девушкам пришлось отказаться от обручения, потому что их семьи не могли дать им приданое. Эти девушки теперь станут маленькими невестками».
То, что в нашем уезде жизнь стала труднее, не было для нас новостью, но дальнейшие речи Мадам Гао всех поразили.
«Даже положение маленькой госпожи Снежный Цветок небезопасно. Еще не поздно мне присмотреть ей кого-нибудь более подходящего».
Я была рада, что Снежный Цветок не слышит этого оскорбления.
«Вы говорите об одной из лучших семей в уезде», — возразила ей Мадам Ван тоном, не мягким, как масло, но твердым, как камень.
«Может быть, Старая Тетушка, вы хотите сказать, «была одной из лучших»? Ее хозяин слишком много играет, и у него слишком много наложниц».
«Он делает только то, что соответствует его положению. Разумеется, вам можно простить ваше невежество. Высокое положение вам неизвестно».
«Ха! Вы меня смешите. Вы лжете так, словно говорите правду. Весь уезд знает, что происходит в этой семье. Если учесть события на холмах да прибавить сюда плохой урожай и небрежность в делах, и чего еще можно ожидать, кроме того, что этот слабый человек возьмется за свою трубку…»
Моя мать решительно поднялась с места. «Мадам Гао, я благодарна вам за то, что вы сделали для моих детей, но они
Мама буквально подняла Мадам Гао со стула и потащила ее к лестнице. Как только они скрылись из виду, моя тетя налила чаю Мадам Ван, которая сидела неподвижно, с отсутствующим взглядом, в глубоких раздумьях. Потом она моргнула несколько раз, оглядела комнату и подозвала меня к себе. Мне было тринадцать лет, и я все еще боялась ее. Я научилась называть ее в лицо Тетушкой, но в душе она оставалась для меня все той же грозной Мадам Ван. Когда я приблизилась к ней, она притянула меня к себе, зажала между колен и крепко ухватила за руки, как и при нашей первой встрече.
«Никогда,
«Да, Тетушка!»
Она сильно встряхнула меня: «Никогда!»
«Я обещаю».
В то время я не поняла и половины того, что было сказано. Но даже если бы поняла, зачем повторять эти злые сплетни Снежному Цветку? Я любила ее. Я бы не оскорбила ее пересказом ядовитых замечаний Мадам Гао.
Я могу добавить только одно: должно быть, Мама что-то сказала Папе, потому что Мадам Гао больше не появлялась в нашем доме. Все дела решались с ней за порогом. Так Мама и Папа заботились о Снежном Цветке. Она была моей
Настал десятый месяц моего тринадцатилетия. За нашим зарешеченным окном белое от жары летнее небо приобрело глубокую голубизну осени. До свадьбы Старшей Сестры оставался один месяц. Семья жениха вручила нашей семье последние подарки. Названые сестры Старшей Сестры продали одну из своих двадцати пяти мер риса и купили подарки. Девушки приходили к нам для Сидения и Пения в Верхней Комнате. Женщины из нашей деревни заходили пообщаться, дать совет, выразить сочувствие. Двадцать восемь дней мы пели песни и рассказывали истории. Названые сестры помогли Старшей Сестре с ее последними одеялами и завернули туфли, которые она сделала для членов новой семьи. Мы все вместе работали над ее книгами третьего дня свадьбы, которые затем должны были вручить Старшей Сестре. Они представят ее женщинам в новой семье, и мы старались подобрать нужные слова, чтобы описать ее лучшие качества и черты характера.
За три дня до того, как Старшая Сестра ушла в свой новый дом, у нас был День Печали и Тревоги. Мама села на четвертую ступеньку лестницы, ведущей в верхнюю комнату, ноги поставила на третью и начала петь жалобную песню.
«Старшая Дочь, ты была жемчужиной в моей руке, — пела она. — Мои глаза переполнены слезами. Два ручья текут по моему лицу. Скоро твое место опустеет».
Старшая Сестра, ее названые сестры и деревенские женщины начали плакать, услышав печальную песню моей матери: