Снятие с креста

Он тащил его какими-то задворками, темными аллеями. Бросил на лавочку в маленьком парке недалеко от улицы Маршаль, встряхнул.

– Ну что, стареющий юноша, возродился?

– А вы не промах, приятель, – прохрипел бродяга. – О, Иисусе, голова на куски… Выпить есть?

– Забудь, – он еще раз его встряхнул. – Тебя ищут все подряд, включая полицию (здесь он несколько приукрасил). Быстро рассказывай, что знаешь. Во-первых, как ты меня узнал – тогда, на улице?

– Фото ваше видел, – Кассар взялся за голову и яростно взлохматил шевелюру. – Мишель показала перед смертью… Сам не знаю, где она его взяла… А увидел вас на улице случайно. Пробежал по переулку, обогнал…

– Хм, – Анджей задумался. – Хорошо, зайдем с другого конца. Кто такая Мишель и что вы тут задумали? Повествуй, не бойся, не потащу я тебя в полицию.

– Вы славный парень, месье, – сделал неожиданный вывод Кассар. – Я это еще тогда заметил. Только что вы хотите от меня добиться? Мишель мне сама многого не рассказывала. Такая лиса была…

– Не набивай себе цену, – разозлился Анджей. – Выкладывай, что знаешь.

– Ну, хорошо, – простонал Кассар. – Только, месье, вы должны поклясться, что никому не скажете. Антуан Кассар не преступник, у него были маленькие грешки, но никогда он не опускался до крупного криминала. И Мишель старался угомонить, как мог… Хорошо, хорошо, месье, не скрипите зубами. Я познакомился с ней в Кале, это миль сорок от Шантуа. Я не всегда был никчемным, работал санитаром в больнице. А Мишель Одрэ была мошенницей. Славной мошенницей. Хороша, стерва… Ее привезла полиция с приступом астмы, поместила в отдельную палату, охрану поставили. Звали ее тогда Мари Антуар. Мы общались, болтали по душам. Я втрескался в нее, как последний пацан. Это не я помог ей бежать, сама сбежала. Талантливо разыграла тяжелую болезнь. А прямо перед обследованием и сделала ноги… Потом пришла ко мне, просила приютить. Прожила у меня несколько дней, пока шумиха не утихла. Потом пропала, чертовка… Знаете, месье, я никогда не прыгал выше себя. Тихо сидел на своей жердочке. Всегда считал, что лучше синица в руках, чем на голову…

«Золотые слова», – подумал Анджей.

– В общем, покатился, – вздохнул Кассар. – Она нашла меня в Шантуа дней двадцать назад. Сказала, что теперь она Мишель, поскольку Мари Антуар до сих пор в розыске, и просила называть только так. Мишель так Мишель. Доброе имечко… Я помог ей устроиться на квартиру к одному парню, оградил от происков. Она сдала за эти пять лет, тоже села на иглу, осунулась. Бедная девчонка… Сказала, что бросит, как только провернет одно дельце. Она ведь умная была, много знала, водила знакомства с интересными людьми, могла прикинуться приличной… Не знаю, почему она мне все выложила. Не терпелось, наверное. В общем, Мишель долго расследовала одну цепочку. И в Шантуа собирала информацию. Даже колоться бросила. Ездила к одному архивариусу в Шартарен – он работал в Музее изобразительных искусств, сейчас на пенсии, примчалась от него просто окрыленная…

– Пока не забыли, – встрепенулся Анджей. – Имя архивариуса.

– О господи… – Кассар опять взъерошил шевелюру. – Симон Ле Пьен! Точно, Симон Ле Пьен. Я запомнил, потому что у меня когда-то был…

– Дальше, – потребовал Анджей. – Суть дела.

– Это невероятно, – усмехнулся Кассар. – И очень сложно. Но Мишель была уверена, что информация достоверна. Знаете, месье, хоть извилин и не видно, но когда их нет, это очень заметно. У Мишель этого не было заметно. Речь шла о вашей галерее… – Кассар стушевался. – Простите, месье. В общем, жили когда-то два художника. Оба – на нашей Фландрской низменности. Один – в Шантуа, другой – на территории нынешней Бельгии. Второго звали Питер Пауль Рубенс. Вы, наверное, слышали о таком, хотя давно это было…

В горле пересохло. Анджей кивнул.

– Рубенс был знаменит, а первый – не очень. Хотя и не сказать, что совсем бездарь. Пейзажи у него выходили славно…

– Как звали первого? – слова давались с трудом.

– М-м… не скажу, месье. Вот кабы вы напомнили…

– Клод Шандемо?

– Точно!

Не подвело шестое чувство. Сердце бешено забилось. Действительно, по сравнению с Рубенсом, все, что хранилось в галерее Гвадалона, – полный отстой. Он не знал, что Клод Шандемо после Парижа какое-то время жил в Шантуа. Древний, выходит, городишко…

– Вы неважно выглядите, месье, – подметил Кассар. – Может, все-таки, стоит выпить?

– Продолжай.

– По словам Мишель, этот Рубенс не всегда целиком рисовал свои картины. Поручал знакомым художникам отдельные детали…

Тоже верно. Рубенс не страдал манией величия, сознавал, что с отдельными задачами другие справятся лучше. Цветы и животных на своих полотнах доверял исполнять Яну Брейгелю – сыну Питера Брейгеля Старшего, натюрморты – Франсу Снейдерсу. «Соучастниками» его картин были Якоб Йорданс, Антонис ван Дейк. Выходит, и Шандемо не оставался при нем без работы? Пейзажи, прочая мелочовка…

– Мишель раскопала занятную историю. Рубенс недоделал картину, отдал ее этому Шандемо, чтобы что-то доделать. Ну, он вроде дорисовал. А потом в доме у Шандемо случился пожар, картина сгорела. Якобы сгорела. Темная история.

– И кто-то считает, что Шандемо ее просто припрятал? – осенило Анджея. – Но зачем?

– Да бог его знает, – пожал плечами Кассар. – Давно это было. Может, ревность замучила. Рубенс велик, а этот… так себе. А может, не было этого вовсе. Но Мишель считала, что было. Рубенс вскоре умер. Шандемо припрятал картину, за свою выдавать не стал, поскольку дураком не был, прожил долгую жизнь, натворил всякого… Считается, что Рубенса со стыда он никому не показывал. Уничтожить рука не поднималась. Вывести в свет – не решался. Всю жизнь расплачивался с совестью за грешок молодости. Так и умер со своей тайной. Но подсказку, где искать Рубенса, не оставить потомкам не мог…

– Да уж, известный был плут и затейник… – пробормотал Анджей. – Как называется картина?

– «Снятие с креста», – подумав, выложил Кассар.