Снюсь

Пылали лица, обращенные к огню. Горячий воздух искажал их, колебля, так что я уже не узнавал никого, и вдруг почувствовал, что меня с ними нет, хотя я прекрасно вижу все, что происходит. Круг постепенно расширялся, будто огонь оплавлял ближние лица, и они таяли, уступая место другим, более многочисленным.

В этих новых кругах виделись другие молодые люди, их было значительно больше, и одеты они были иначе.

Какое-то лицо там, за маревом, напомнило мне своими чертами жену, другое, мальчишеское – меня самого. Кто они были – наши внуки, правнуки? Огонь оплавлял их, освобождая место новому поколению. Теперь это стало напоминать огромный стадион, как в Лужниках, в центре которого, на футбольном поле, пылал костер. Пространство вокруг было безгранично и наполнено лицами, желавшими попасть к огню.

Вдруг мне удалось отодвинуться от этой картины на какое-то космическое расстояние, и я увидел, что она похожа на фитилек свечи, выжигающий вокруг себя прозрачный воск. Он стекал вниз, на другую сторону земного шара и там застывал в виде горных гряд и ущелий.

А здесь, на освободившейся стороне Земли, росла ровная мягкая трава, и по ней шли двое совсем молодых людей. Это были мы с женой. Мы толкали перед собой коляску, в которой, как капитан на мостике, стояла наша годовалая дочь, держась за поднятый верх коляски, – стояла еще непрочно, чуть покачиваясь, – и указывала пальчиком дорогу.

Меня разбудил телефонный звонок. Я машинально взглянул на часы. Было семь часов утра. Я схватил трубку, успев с ужасом подумать о том, что не имею понятия об увиденном ночью сне. Откуда он взялся?

Звонила Регина.

– Доброе утро, – сказала она. Голос был ласковый и грустный. – Ну что мне с тобою делать?… Дурашка, это же не для худсовета!

– Что – «это»? – спросил я.

– Ну, эти мальчики, девочки, символические костры, песенки под гитару… Мне очень понравилось, очень! Ты здесь какой-то новый, юный… Почему мне ничего не сказал? Я обижусь… – Голос стал слегка кокетливым, но Регина быстро взяла себя в руки. – Я постараюсь сделать на худсовете все возможное, но ты сам понимаешь…

– Значит, ты видела?

– Ты еще не проснулся? Конечно, видела? Четкость, цветопередача потрясающие! Видишь, а ты боялся!

Никогда я не чувствовал такой неуверенности. Откровенно говоря, сон мне тоже понравился. Что-то в нем было такое…

Но какое отношение к нему имел я? Неужели он возник на уровне подсознания и вытеснил рационально придуманный сон? Такого раньше не случалось. Как быть дальше, если мои творения мне уже не подчиняются?

Объяснение оказалось гораздо проще, чем я думал.

Я вышел из подъезда гостиницы, направляясь на худсовет. На противоположной стороне улицы стояла дочь. Она почему-то сияла. Увидев меня, она бросилась через дорогу, не обращая внимания на машины. Она подбежала ко мне и неожиданно поцеловала.

– Ну? Ну? Ты видел? – возбужденно восклицала она.

– Видел, – мрачно кивнул я.

– И как? Тебе понравилось? – спросила она уже осторожнее.

– Знаешь, я честно тебе скажу: это не мой сон. Я не знаю, откуда он взялся. Что-то там было мое, но в целом… Да, сейчас я понял – это не мой сон.

– Конечно, не твой! – радостно закричала она. – Папа, это же я снилась! Это я тебе снилась специально! Мы тогда были в Крыму… – затараторила она.

– Погоди, погоди… Это сделала ты?!

– Ну да! Что тут такого! В конце концов, есть во мне твои гены или нет?… Летом я научилась сниться. Сначала Витьке, потом маме, а вчера решила показать тебе. Мы в этой пещере часто собирались, это вся наша компания. Я думала, тебе будет интересно.

– Еще бы! А дальше, когда круг расширялся?

– Это я немного фантазировала, – смутилась она. – А что, плохо?

«Господи, этого только не хватало! – подумал я. – За что ей такое наказание?» Она стояла восторженная, глаза сияли, она даже подпрыгивала на носочках, не в силах скрыть возбуждения.

Ее сон оказался сильнее моего. А я был, так сказать, ретранслятором для Регины и членов худсовета. Через полчаса худсовет обсудит творчество моей дочери и вынесет приговор.

«Совсем недурно, сизый нос!» – как сказала бы Регина.

– Спасибо, – сказал я и поцеловал ее в щеку. – Только не увлекайся этим. Тебе надо учиться.

– Вот еще! – дернула она плечиком. – Я сама знаю. Это я так, между делом.

– Ну вот и хорошо. Мама рада?

– Не очень.

– Вот и правильно. Она умная женщина, – сказал я, и вдруг губы у меня запрыгали, кровь ударила в голову, я совершенно потерял контроль над собой. – Это фигня! Это чертовня! Это хреновина! – кричал я. – Она уже разлучила нас с нею! Теперь она потеряет и тебя!

– Что ты? Что ты? – испугалась она. На глазах появились слезы. – Какой ты нервный стал, папа…

Как я и предполагал, худсовет не принял сна моей дочери. Сделано это было в очень вежливой, прямо-таки доброжелательной манере. Много говорили о поисках, трудностях, инерции зрительского мышления и кассовости. Регина предложила считать сон внеплановой работой. Его разрешили демонстрировать на студенческих вечерах.

Кому разрешили?…