Снобы

Несмотря на всю свою простоту, идиотом он не был. Рассуждая так же, как в тот вечер, в Бротоне, у себя в кабинете, он понимал, что не стал интереснее с тех пор, как она от него ушла. Он также подозревал, что мир шоу-бизнеса ей не слишком понравился, по крайней мере не на каждый день. Так же как год жизни в грехе позволил Эдит получше понять, из какого теста слеплен Саймон, два года брака и год в разлуке помогли Чарльзу составить представление об Эдит, лучше понять ее. Он знал, что она arriviste и дочь arriviste. Он видел вульгарные ее стороны так же четко, как и ее достоинства, которых, несмотря на комментарии леди Акфилд, все еще находил в ней немало. И еще он знал: если сделает хоть шаг ей навстречу, все будет решено.

Он смотрел на сгорбленную фигурку, пытающуюся нацедить хоть немного тепла из обогревателя. Ее пальто было какого-то верблюжьего цвета и довольно дешевое на вид. Суждено ли этой грустной маленькой фигурке, этой белокурой куколке, как выражалась его мать, стать следующей маркизой Акфилдской? Чтобы ее портрет написал какой-нибудь заурядный художник и его повесили рядом с работами Сарджа, Ласло и Берли прошлых поколений? Есть ли в ней качества, которые позволят ей в этом преуспеть?

Он смотрел на нее, и она вдруг показалась ему такой беззащитной, с ее ярким макияжем и в пальто из универмага. Пытаясь обворожить его, она между тем выглядела какой-то нелепой, и Чарльза захлестнула волна жалости, а за ней и любви. Не важно, подходит она на эту роль или нет, и насколько ограниченны ее чувства. Какими бы ни были ее мотивы, он знал, что он, Чарльз Бротон, не может допустить, чтобы из-за него эта женщина была несчастна. В двух словах, он был не способен причинить ей боль.

– Ты счастлива? – медленно произнес он, зная, что эти слова будут для нее разрешением вернуться к нему, снова войти в его жизнь.

И, услышав их, Эдит поняла: ее помиловали. Несмотря на все трудности с Саймоном, со свекровью, с газетами, с луной и звездами, она может теперь снова стать женой Чарльза, если захочет. И нет ничего удивительного, если учесть все обстоятельства, что она этого хотела. На секунду Эдит чуть не стало плохо от облегчения, но так как ей не хотелось показаться слишком нетерпеливой, она выждала минуту и потом заговорила, намеренно подчеркивая момент многозначительной паузой. Убедившись, что они оба с нетерпением ждут ее ответа, она осторожно подняла заплаканные глаза и сказала:

– Нет.

Эпилог

Smorzando

Насколько я помню, когда месяцев через семь после примирения с мужем Эдит родила дочь, особых разговоров не последовало. Конечно, многие, особенно ее мать, вдоволь порассуждали о том, как их застало врасплох, что Эдит разрешилась от бремени так ужасно рано. Честно говоря, миссис Лавери несколько переиграла, настаивая, что просидит в больнице всю ночь из-за опасности преждевременных родов, что, естественно, послужило материалом для двух-трех анекдотов, рассказанных за ужином, но никто ничего не имел против. Вот такие старые песенки на новый лад до сих пор поются в Обществе в таких случаях, и меня это порядком умиляет. Это скорее традиция, чем ложь, и вреда от нее никакого. Важно, что родилась девочка, и потому никаких недоразумений в будущем не предвиделось.

Даже леди Акфилд, обычно такая осторожная, не сдержалась и выдала свои чувства, что бывает с ней крайне редко.

– Мальчик или девочка? – спросил я, когда она взяла трубку.

– Девочка, – ответила она. – Какое облегчение! – И тут же добавила, но все-таки недостаточно быстро: – Они обе чувствуют себя очень хорошо.

– Да, это облегчение, – поддержал я, включаясь в игру.

Не имело смысла винить ее за то, что она осталась верна предрассудкам ее класса. Раз младенец не мог унаследовать великолепный и несравненный Бротон благодаря тайным законам высшего сословия, которые даже мистер Блэр, сколько бы ни трубил о правах женщин, не счел нужным менять, он уже не представлял опасности и мог жить спокойно. Так как все трое родителей были светловолосые и голубоглазые, у девочки не было шансов оказаться «не той масти», и до сих пор она ни в чем как будто особо на Саймона не походит, пусть он и продолжает, естественно, считать, что это его ребенок, хотя в таких вещах никогда невозможно быть уверенным полностью. По крайней мере не прибегая к анализу ДНК, на что ни один из тех, что значатся в «Дебретте», не пойдет ни в коем случае – из страха перед тем, какие открытия это может сулить. Однажды некий гостивший в Бротоне иностранец, не знакомый с великолепной максимой времен короля Эдуарда – о том, что не стоит «обсуждать, на кого похож чужой ребенок», – спросил меня, не думаю ли я, что она пошла в Чарльза. Может, мне и показалось, но в комнате на мгновение как будто стало тише. Я кивнул:

– Верно. Она совсем не похожа на Эдит.