Сноха

— Есть идея получше, — фыркаю я и прямо с места в карьер излагаю.

— Я могу наследство Терезы переписать сразу на Лену, чтобы меньше платить налогов и пошлин. Как вам вариант?

— Что-то мы сами не подумали, Лева, — вздыхает тетка Светка. — Прекрасная идея, Оля. Вот только нет ли подвоха?

— Никакого, — заверяю я и, как только нотариус передает нам на подпись оформленные бумаги, замечаю со вздохом. — Только, Лена, смотри, аккуратней. Есть еще один претендент. Он тебя замуж позовет, лишь бы завладеть Терезиным имуществом. Будет в вечной любви уверять, только ты сразу пошли его на фиг.

— Кто ж такой? — чешет репу Шевелев. — Я его знаю?

— Гена Селищев, телохранитель Вадима, — бурчу я недовольно. — Он ни перед чем не остановится…

— Почему? — напрягается Лев Сергеевич, и я вижу, как багровеют его лицо и шея.

— Бывший любовник Терезы Терентьевны. Она же молодых парней привечала. Видать, ей моего Кирилла оказалось мало, так еще его друга к рукам прибрала, — вру я самозабвенно.

— А мне Генка нравится. Папа, я бы за него замуж пошла, — бубнит из своего угла Лена. Она красивая девчонка, только слишком толстая. И даже если сам Шевелев приведет под дулом пистолета жениха и тот умудрится сбежать, никто его не осудит.

— Фигня-вопрос, — весело отмахивается Шевелев. — Хочешь этого Генку, значит, поженитесь.

Лева-Шевелев смотрит на меня внимательно и громко смеется.

— От тебя одна польза, Ольга! Оставайся, найдем тебе нормального мужика. Ну что там тебе делать в твоем Эдинбурге?

«Портобелло! — поет душа. — Портобелло!»

Единственное, что я оставила себе из всего наследства Терезы Великой — это дом в пригороде Эдинбурга. И пусть жадные шевелевские лапы загребают себе дома и квартиры. Они даже не ведают, что мне досталось самое ценное. Чудесный дом в Портобелло. Из окон видны пляж и променад. А в старом заросшем саду я поставлю ротанговое кресло-качалку.

— Тебя проводить в аэропорт? — добродушно спрашивает тетка.

— Да, если можно, — соглашаюсь я.

— Павлик отвезет, — кивает Лев Сергеевич и, забрав у нотариуса папку с документами, направляется к выходу.

— Интриганка, — шепчет мне бабуля, когда я наклоняюсь к ней с поцелуем. — Но ты все разыграла как по нотам. А Катька даже не догадалась, зачем я у нее Светин телефон попросила.

— Бабушка, ты у меня опытный шпион, — сквозь накатившие слезы улыбаюсь я и шепчу требовательно. — Дай слово, что приедешь к нам!

— Обязательно приеду, — кивает она.

— Обманываешь? — смотрю на нее с недоверием.

— Да нет же, — улыбается бабка. — Приеду. Даю слово!

— А где Роберт? — спохватываюсь я. Вот только заглядывал к Бимке в переноску и уже куда-то пропал. Я выбегаю из палаты и нахожу своего сына, беседующего с молоденькой медсестрой.

«Дамский угодник, — вздыхаю мысленно и вместе со строгим охранником Шевелева спускаюсь на подземную парковку.

«Почему я не догадалась вызвать такси? — пеняю самой себе. Но когда в час пик, проехав через все пробки, мы едва успеваем на рейс, я киваю хмурому Павлику.

— Спасибо вам и Льву Сергеевичу.

— Передам, — серьезно кивает он.

Пограничный и таможенный контроль мы с Робертом проходим на удивление быстро. А когда занимаем свои места в самолете, мне приходит единственное за весь день сообщение от Косогорова.

«Я дома, Олюшка. Ты где? Откуда тебя забрать?»

Набравшись смелости, я тыкаю пальцем в знакомый контакт. Хочу лично проститься и в последний раз услышать любимый голос. Но Вадим не берет трубку, а на табло уже появилась надпись «пристегните ремни».

— Мы возвращаемся в Эдинбург. Ты — хороший отец, я уважаю твой выбор. Но жить рядом с Кириллом я не хочу. Мне нужно думать о Роберте. Прости.

— Девушка, отключите, пожалуйста, телефон, — просит меня стюардесса.

— Да, да, — киваю я и все медлю нажать на кнопку. Жду ответ от Вадима. И когда вижу короткое «я понял», чуть не задыхаюсь от обиды.

«А как же любовь? — хочется заорать мне. — Ты ничего не предпримешь, чтобы вернуть меня», — думаю я, испытывая дикую жалость к самой себе.

Самолет выруливает на взлетную полосу и, пробежав по бетонному покрытию, отрывается от земли.

— Мама, меня тошнит, и ушки колет, — жалуется Роберт, и тут же начинает скулить Бимка. Мне остается только протянуть сыну бумажный пакет и вызвать стюардессу. Конфетки и вода немного отвлекают Роберта от боли, а меня — от тягостных переживаний. Я беру на руки собаку и, огладив маленькое тельце, приговариваю.

— Все будет хорошо, малыш.

Вот только и сама не верю в сказанное.

Еще неделю назад мне казалось, что, наконец, наступил мир, как жизнь показала обратное.

Возможно, я еще не раз пожалею о своих скоропалительных решениях. Но если думками о Вадиме мне еще предстоит маяться бессонными ночами, то о Разуваевском наследстве я не пожалею никогда. Отдала, и ладно! Деньги и имущество Терезы для меня самые грязные. На них отпечаталось много чужих бед. Тут и мамины слезы, и мои детские обиды, проклятия тех, по чьим головам прошла Тереза. Думаю, таких немало.