Снова умереть

И которого мне никогда не удастся получить.

Я тянусь к нему и шепчу:

— Джонни.

Выстрел винтовки настолько шокирует, что я дергаюсь назад, словно подстрелили меня. Джонни стоит как застывшая статуя стрелка, его оружие все еще направлено на цель. С глубоким вздохом он опускает винтовку. Он склоняет голову, будто моля о прощении, здесь в церкви буша, где жизнь и смерть являются двумя половинками одного целого.

— О, Господи, — бормочу я, уставившись на самку леопарда, которая замертво упала всего в двух шагах от меня, выстрел остановил ее прямо в прыжке, когда всего доли секунд отделяли когти ее передних лап от погружения в плоть. Я не могу разглядеть пулевое отверстие, все, что я вижу: ее кровь, стекающая в траву и впитывающаяся в раскаленную почву. Ее мех блестит с глянцевой элегантностью, столь желанной для эффектных подружек магнатов с Найтсбридж,[60] и я долго глажу его, но это кажется неправильным, словно смерть сделала ее всего лишь безобидным котенком. Минуту назад она бы убила меня, и она заслуживает моего уважения.

— Мы оставим ее здесь, — тихо произносит Джонни.

— Ее сожрут гиены.

— Они всегда так поступают. — Он делает глубокий вдох и глядит на смоковницу, но его взгляд кажется далеким, словно он смотрит сквозь дерево, даже сквозь весь этот день. — Теперь я могу его снять.

— Ты говорил, что никогда не убьешь леопарда. Даже ради спасения собственной жизни.

— Я бы и не убил.

— Но ее же ты убил.

— Это было не ради спасения моей жизни. — Он смотрит на меня. — Это ради спасения твоей.

* * *

Этой ночью я сплю в палатке миссис Мацунаги, чтобы она не оставалась одна. Практически весь день она пребывала в кататонии,[61] обхватив себя руками и подвывая на японском. Блондинки пытались уговорить ее поесть, но Кейко отказалась от всего, кроме нескольких чашек чая. Она укрылась в какой-то неприступной пещере глубоко внутри своего сознания, и пока мы все вздохнули с облегчением от того, что она стала тихой и послушной. Мы не позволили ей увидеть тело Исао, которое Джонни снял со смоковницы и быстро похоронил.

Но я его видела. Я знала, как он умер.

— Большая кошка убивает, раздавливая горло, — сказал мне Джонни, копая могилу. Он размеренно работал, вонзая лопату в выжженную солнцем землю. Хотя насекомые изводили нас, он не отмахивался от них, полный решимости создать место упокоения Исао. — Кошка хватает прямо за шею. Сжимает свои челюсти вокруг трахеи, разрывая артерии и вены. Это смерть от удушья. Ты захлебываешься собственной кровью.

Именно это я и видела, когда смотрела на Исао. Хотя леопардиха уже начала пировать, вгрызаясь в живот и грудь, она раздавила шею, которая рассказала мне о последних секундах жизни Исао, боровшегося за воздух, пока кровь клокотала в его легких.

Кейко не знает ни одну из этих деталей. Она знает только, что ее муж погиб, и мы его похоронили.

Я слышу, как она вздыхает во сне, один маленький всхлип отчаяния, и снова затихает. Она почти не двигается, лежа на спине точно мумия, завернутая в белые простыни. Палатка семьи Мацунага пахнет не так, как моя. Она имеет приятный экзотический аромат, словно их одежда пропиталась азиатскими травами, вещи педантично разложены. Рубашки Исао, которые он никогда больше не наденет, аккуратно упакованы в чемодан вместе с его золотыми наручными часами, которые мы сняли с его тела. Все на своем месте, все гармонично. Полная противоположность нашей с Ричардом палатке.

Было облегчением находиться подальше от него, поэтому я так быстро и вызвалась составить компанию Кейко. Последнее место, где мне хотелось бы сегодня спать — это палатка Ричарда, где висит плотная, как сернистый туман, враждебность. За весь день он не сказал мне и двух предложений. Вместо этого он провел весь день, совещаясь с Эллиотом и блондинками. Их четверка теперь казалась командой, словно это была игра «Выжить в Ботсване», их племя против моего племени.

За исключением того, что в моем племени никого не было, если не считать несчастную сломленную Кейко… и Джонни. Но Джонни на самом деле не принадлежит ни к какой команде, он сам себе хозяин, и сегодняшнее убийство леопарда сделало его беспокойным и задумчивым. С тех пор он почти со мной не разговаривал.

И вот она я, женщина, с которой никто не разговаривает, лежит в палатке с женщиной, которая ни с кем не разговаривает. Хотя здесь царит тишина, снаружи началась ночная симфония с ее флейтами насекомых и фаготами бегемотов. Я полюбила эти звуки, и, несомненно, они будут мне сниться, когда я вернусь домой.

Утром я просыпаюсь под пение птиц. На этот раз никаких криков, никаких тревожных возгласов, только сладкие мелодии рассвета. Снаружи четыре члена команды Ричарда вместе собрались у костра, попивая кофе. Джонни сидит под деревом. Кажется, измотанность просто стекает с его плеч, и голова падает вперед, пока он пытается бороться со сном. Мне хочется подойти к нему, помассировать его плечи и снять усталость, но остальные наблюдают за мной. Вместо этого я присоединяюсь к их кругу.

— Как там Кейко? — спрашивает меня Эллиот.