Сны Эйлиса (СИ)

— Спасли? Да… Вы отправились за мной в башню Илэни, — все так же непреклонно перебивала Софья. — Я благодарна за это. Отдельно за спасение. Но… Ведь это вы затащили меня в свой мир! Вы не говорили, как здесь опасно!

— Опять на «вы»… — вздохнул Раджед, уставившись куда-то в стену сумрачной галереи, точно там происходило неслыханное действо. Он помолчал, точно ломая себя, свою едкую гордыню, наконец, проговорив:

— Да. Не отрицаю, уже не отрицаю. Эйлис — опасное место.

Софья прислушалась, ей померещилось, что она встретилась с настоящим Раджедом, а не его парадной маской, не его игрой на публику. Но артист продолжал свою трагикомедию на сцене сломанных судеб.

— Но неужели ты не чувствовала, что именно этот мир звал тебя с детства? — подошел к ней льор, но Соня отступила на шаг. — Я недавно это понял.

— Чувствовала, — призналась она, ощутив безотчетную горечь. — Но даже если так, я здесь не нужна. К тому же, откуда мне знать, что вы снова не лжете?

— Насчет спасения? Ты не веришь, что я сражался ради тебя?

Раджед задрожал от негодования. Он рванул яростно камзол и рубашку, срывая застежки, зазвеневшие позолоченными завитками по равнодушным плитам. Слегка обнажилась мускулистая жилистая грудь… вся перечерченная едва зажившими, кое-где кровоточащими глубокими порезами, точно исполосовал огромный дикий зверь.

— Вот это не доказательство? Думаешь, я сам их нанес? — прошипел ожесточенно Раджед, поспешно прикрывая рубашкой свидетельства поединка, горестно отводя взгляд. Может, он заметил, как побледнела Софья, может, уже не надеялся докричаться до нее. Они говорили на разных языках. Хоть магия переводила каждое слово, она не доносила своевременно смысл.

Теперь же Софья остолбенела, почудилось, что за шиворот вылили водопад ледяной воды. Она еще никогда так близко не видела столь жутких ран с припухшими краями. Она с трудом представляла, какая боль сопровождает каждый порез, лишь догадываясь. Казалось, она бы не выдержала такой муки. Максимум, что доводилось пережить ей — это разбитые коленки и ссадины. Вот еще Илэни полоснула по щеке. Но здесь же… Точно полотно, на котором сама жизнь начертила цену смертоносных поединков.

Грудь исполосовали пять глубоких борозд и еще бессчетное количество мелких. Софья впервые видела так много ран. Ее отец никогда и ни с кем не дрался. Честно признавался, что, во-первых, против таких методов, а во-вторых, просто не предназначен для драк. Казалось, что Раджед со всей его утонченностью и манерностью тоже не создан для прямого противостояния. Она ошибалась, слишком беспощадно не верила.

— Не сами, простите, — пробормотала смущенно Софья. Ее обжигал невероятный стыд за то, что она даже не сказала по-человечески «спасибо» за помощь малахитовому льору. А ведь будь Раджед чудовищем, он бы просто грубо заткнул ее, не стал откликаться. Но он прислушался без всякой выгоды для себя. И победа над врагами далась ему нелегко. Пять шрамов наискосок — чуть более старых, и еще три — совсем свежие, незалеченные. С них сочились рубиновые капли и прозрачная лимфа.

Софья невольно потянулась к ткани рубашки, чтобы рассмотреть пугающие следы, которые отрезвляли ее, отгоняли то темное и жестокое, что выглядывало недавно из зеркал. Дыхание перехватило еще раз, когда она воочию узрела, какой ценой льор удерживал все эти годы власть, какой ценой отправился за ней. А ведь мог бы и бросить в темнице у Илэни и Нармо, да наплевать на судьбу малахитового льора. Все же ради «вещей» не идут на такие жертвы.

— Да, Софья. Я не такой всесильный, каким хотел бы тебе казаться. Да, иссякни мои самоцветы! — выругался Раджед, встряхивая гривой, восстанавливая застежки, переводя тему разговора: — Сарнибу перехватил тебя буквально параллельно. И я ему благодарен теперь. Признаю.

— Но все же… — прошептала Соня, все еще непроизвольно сжимая край лацкана камзола. — Вы бы не пострадали, если бы не увлекли меня в этот мир, если бы не похитили Риту.

Раджед вздохнул, не смея взглянуть в глаза. Они застыли изваянием печали, пристыженности, остатков неприязни, глупых сожалений об ошибочных суждениях.

— Риту. Признаю, я был не прав, — сдавленно отзывался льор, но экзальтированно воззрился на собеседницу: — София! Я впервые признаю свою неправоту! И все это ради тебя! Если ты не остаешься, то оставь мне на память хотя бы… прощальный поцелуй.

Софья вздрогнула всем телом, отступая, точно человек вновь обращался в дикого зверя. Или… или это все ее отвращение перед своим телом? Перед этой бренной тяжелой оболочкой? Нет-нет, ее не следует брать в расчет, даже если бросило в жар. Лишь от возмущения, не более. «Прощальный поцелуй», «прощальный»… Как весны перед наступлением вечной зимы, как отблеск рассвета в стране вечных сумерек. Сердце сжималось незнакомой болью. Но если «прощальный», значит, ее отпускали? Хотелось бы вновь поверить в него! Вновь поверить, что не умерло благородство в этом мире разочарованных.