Сны из пластилина

* * *

Молодой человек быстро шел по коридору; его шаги по уложенному мрамором полу, усиленные акустикой от высоких потолков, гулко отдавались в воздухе, придавая, как ему казалось, значимость топоту его ног. Ему нравилось здесь слышать звук своих шагов. Немногие, пожалуй, обращали внимание на эту особенность здания, которую с первого же дня отметил он. Но это и немудрено, ибо слух у этого молодого человека был отменный, – музыкальный.

От всего в этом здании веяло властью, начиная с самого строения, поистине исполинских размеров, вплоть до вешалки или дверной ручки каждого кабинета. Высокие потолки, широкие коридоры, неброские отделочные материалы образцового качества и представительский дизайн внутреннего интерьера придавали солидную или, лучше сказать, величественную атмосферу этому месту. Все было отделано с безупречным вкусом, но без мишуры. Даже запахи здесь были иные: вроде ничего особенного, но в воздухе витала монументальность.

Похожий ореол парил и на улице, на подступах к зданию. Каждое утро, когда Марко, – именно так звали обладателя музыкального слуха, – сворачивал с проспекта Пятого Ноября в сторону центрального входа здания, невольно вытягивался струной, демонстрируя безупречную осанку, и внутренне весь подтягивался. И сам поворот – ах, этот поворот! Это простое движение в сторону этого здания, этот вираж, когда он отделялся от общего потока людей, спешащих на работу, щедро одаривал его необъяснимым чувством превосходства. Чувство, особенно усиливавшееся от случайных взглядов людей, которые он порой ловил в такой момент, полных восхищения, смешанных если не с завистью, то с некоторой толикой ревности. Неудивительно, ибо в этом здании определяли, как будут жить не только люди этого города, но и целых наций и государств.

Здесь не бегали. Даже если очень спешили, передвигались сугубо шагом, пусть быстрым, но шагом. На первых порах, когда он торопился, он, бывало, трусил, но потом уловил, что этого делать не нужно; никто ему и слова не обронил на этот счет, он просто понял. Бег в этом здании не только «уменьшает» тебя лично, делая из тебя человека копошащегося, которому в этом здании не место, но и умаляет само здание, тогда как резвый шаг придает ауру решительности, внушая окружающим твое стремление бросаться в океан вопросов и дел, требующих твоего участия, и важность твоего времени, которым ты дорожишь. Бег же создает впечатление, что ты не успеваешь, а значит плохо управляешь своим временем, а значит – тебе здесь не место.

Он возвращался к себе в кабинет после доклада своему руководителю о подготовке к мероприятию. Вроде прошло нормально, думал он, вздохнув от облегчения. Каждый поход к ней – словно экзамен; местами голос предавал его, лихорадочно вибрируя, руки нет-нет да подрагивали, когда передавали или собирали документы со стола. Уже больше месяца как он работал здесь, а волнение не проходило. Еще бы! Не у директора какой-нибудь компании второй ассистент, а у самой Симоны фон Армгард!

Он и не ведал о ее существовании до того, как устроился сюда, но устроившись, сразу понял магнитуду персоны, на которую работал, и понял это не по занимаемой ею должности и регалиям, а эмпирически: стоило ему, совсем «сырому», поначалу неуверенному и растерянному сотруднику, чье волнение предательски выдавало выражение его лица, побуждавшее коллег по цеху, к которым он обращался, одаривать его снисходительными взглядами, обмолвиться чей он помощник, и отношение менялось на глазах. Размеренность в их движениях сменялась усердием, все тут же решалось; все в здании, да и за его пределами, начинали чуть ли не «по потолку ходить» лишь бы удовлетворить его запрос, и в их действиях читалась неподдельная рачительность. Имя делало свое дело. Это и пугало его, и радовало. Радовало тем, что имя могло оказать ему услугу и в будущем. «Пусть и краткосрочный контракт, но достойный пункт в резюме, – часто думал он, – да и всякое бывает, может переведут еще в постоянный штат… Тот же Юсуф начинал так же, а теперь он – ее правая рука!»

Ему не терпелось в туалет, но он решил потерпеть, сначала передать Юсуфу поручение фон Армгард, а уже потом лететь в уборную… лететь шагом.

Госпожа фон Армгард была одна в своем просторном кабинете, обставленном неброско, без изысков, но со вкусом, – безупречным вкусом. Она сидела не за рабочим столом, а в зоне кабинета, предназначенной для гостей, в полюбившемся кресле из дерева, обитом добротной кожей.

Она ждала гостей.

С настенных портретов на нее поглядывали выдающиеся общественные и государственные деятели прошлого, являющиеся своего рода примером для нее и неиссякаемым источником вдохновения: Анна-Мари Клэр, Каролин Шейла-младшая, Амала Решми, Эрнестина Элоиза. Портрет последней висел на стене прямо напротив ее рабочего стола, поэтому каждый раз, когда фон Армгард поднимала глаза, она встречала взгляд этой без преувеличения блистательной женщины.

Выбор в пользу Эрнестины Элоизы был отнюдь не случаен.