Белая Яся

Сны Персефоны

Сон первый: Нарциссы и гранатовый сок

… весна… цветущий луг…

— Мама, а почему у нас не растут нарциссы?

Девушка положила голову на колени молодой и ослепительно красивой женщины. Толстая коса цвета спелой пшеницы обвивала её высокий чистый лоб, ветер плескал светло-желтый пеплос. Полные, идеально очерченные губы трогала мягкая улыбка.

Женщина нежно погладила девушку по медно-рыжим волосам и ответила:

— Зачем они тебе, доченька? Нарциссы надменны и холодны. Они никогда не станут любить тебя так, как… анемоны… Взгляни, как они тянутся к тебе! Ждут ласки от богини весны.

Девушка поднялась, расправила хитон из тонкого зелёного хлопка и вздохнула:

— Анемоны ветрены и непостоянны. Они любят всех. То ли дело завоевать нарцисс.

В её зелёных, как свежая весенняя трава, глазах отразился азарт.

Женщина мягко улыбнулась и покачала головой:

— Ох, милая Кора, лучше держись подальше от этих цветов. Нарциссы красивы только внешне. Но то — опасная красота. Внутри они полны ядовитой слизи. Они отравят тебя. Ты умрёшь и попадёшь к Аиду.

Кора рассмеялась серебристо и звонко:

— Мамочка, я же Богиня Весны. Я бессмертна. Точно не умру от цветочной слизи.

И она вновь порывисто обняла мать.

Деметра поцеловала дочь в чистый лоб и попыталась отогнать дурное предчувствие. Чтобы заглушить его, Богиня Плодородия страстно прижала к груди своё единственное и обожаемое дитя…

И не видела, как широко распахнулись глаза Коры: за спиной матери вырастал огромный нарцисс. Его стебель раскалывался, и на землю вытекала ядовитая слизь — она ползла всё ближе и ближе, аспидом между зелёных трав, гнутым кинжалом взблёскивая среди цветов… Наливалась, алела и пахла… Дурманяще и смертельно — гранатовым соком…

Я просыпаюсь, лихорадочно хватая ртом воздух. Слишком цепкий, слишком леденящий ужас выползает за мной из того сна. Никогда не досматриваю его до конца, но точно знаю, чем он закончится — гранатовый сок, смешанный со слизью, доберётся до Коры, пропитает её. И с этого момента каждый шаг той будет отравлен и смертелен — поступь богини Подземной Весны, шествие чудовища, коему нет равных.

Я задыхаюсь, потому что страх удавкой сжимается на горле.

— Сейчас же спать! — раздаётся над ухом приказ. Такому можно только беспрекословно подчиниться. Меня обнимают сильные руки и утаскивают на подушку, бережно укутывают одеялом. — А Фобетора[1] поймаю — такой кошмар ему устрою…

Низкий бархатный голос действует успокаивающе. Устраиваюсь поудобнее в надежном кольце рук, прижимаюсь к горячему мужскому телу и смыкаю веки. Теперь страшные, но вещие сны не придут. Муж всегда закрывает, надежнее любого щита. И всегда — держит крепко, не отпустит, не отдаст никому. Даже тому чудовищу, что ворошится у меня внутри. Ему — особенно.

Я знаю…

* * *

…утро серое, как глаза Афины.

— Пасмурно, — говорит она.

— Осень… — пожимаю плечами. Смотрю на неё — подругу юности[2], вечно молодую мудрость и войну, чуть усталую и печальную. — Значит, отцу не скажешь?

В утреннем кафе пусто. У барной стойки, уткнувшись в айфон, сидит юноша-бармен, рядом — скучает ярко накрашенная официантка, пытаясь заглянуть ему через плечо. Тихо гудят лампы дневного света. Слишком тусклые однако, чтобы разогнать полумрак, в котором — тонконогими оленятами — маячат столики и стулья.