Со мною в ад

С самого утра день захромал. Собственно, даже не с утра, а с ночи. В полтретьего я проснулся от дикой головной боли, и, пока сообразил, что болит зуб, а не голова, было уже три. Проснувшись окончательно, выпил седалгин, стал уверять себя по методу йоги, что «у меня ничего не болит», и попробовал заснуть снова. Мне это удалось, когда уже светало. Встал я, конечно же, поздно, попробовал прогнать металлический вкус во рту горячим кофе, кое-как побрился — и чуть не опоздал на работу.

Мой стол по-прежнему был стерильно чист. Я вообще никогда не веду записей во время допроса, только потом, после ухода обвиняемого или свидетеля, отмечаю в блокноте имена и фамилии людей, о которых только что шла речь, какие-то шероховатости и отсутствие логики в показаниях, которые нужно будет иметь в виду во время следующего допроса.

Да, Гено Томанов идеально подготовил себе алиби. Без сучка и задоринки. Правда и то, что теоретически «железное» алиби всегда внушает подозрение следователю-профессионалу: обдумывая преступление и готовясь совершить его, будущий вор или убийца обдумывает и способ, с помощью которого он сможет выскользнуть из цепких рук правосудия. Это, как правило, целая серия ответов на вопросы, которые ему могут быть заданы, — с его точки зрения, логичные и правдоподобные ответы, доказывающие его «невиновность». Но с другой стороны, опять же теоретически, нет ничего более естественного, нежели готовность действительно ни в чем не виновного человека, на которого по какому-то роковому стечению обстоятельств пало подозрение, точно, логично, исчерпывающе ответить на все вопросы и доказать этим свою непричастность к преступлению.

Ответы Гено Томанова выглядели логично, точно и правдоподобно. Вопреки своей профессиональной бдительности и недоверчивости я был склонен принять их за истину — тем более что в этот момент не располагал никакими другими показаниями, данными и фактами, которые можно было бы сопоставить с ними или противопоставить им. Вообще на первом допросе действуешь обычно почти вслепую, на ощупь, он служит, скорее всего, для знакомства с подозреваемым, получения максимальной информации о нем, составления его, так сказать, социально-психологического портрета. Таково общее правило, обязательное для каждого следователя.

И, может быть, все сложилось бы весьма благополучно для Гено Томанова, если бы уже на этом первом допросе я не уловил как минимум две трещинки, две еле заметные прогалинки. Одну из них я почувствовал, даже не успев сразу как следует сообразить, в чем дело, — в подсознании осталось лишь надсадное ощущение какого-то беспокойства — как от соринки, незаметно залетевшей в глаз. Во всяком случае, я инстинктивно насторожился — и даже предпринял легкую атаку. Когда он в ответ на мой вопрос дважды сообщил, что не ночевал дома после несчастья, я спросил его, где же, у кого он был, и, вопреки своим правилам, демонстративно записал названные им имя, фамилию и адрес. Это значило, что я непременно проверю его данные. И тут он испугался. Нарочно прервав допрос, я ни на минуту не сомневался — сейчас он побежит искать приятеля, чтобы заранее предупредить его. Дудов ответил мне, как они договорились, но он не ожидал меня дома и не поставил в известность жену. Итак, Гено Томанов солгал мне. А если он солгал в одном, то все его алиби уже вызывает сомнение, значит, надо как следует прощупать его и проверить.