Со спичкой вокруг солнца

«Исаак Суренович Янц. Журналист-антипатриот. За тридцать лет работы в газете напечатал 1080 фельетонов, в которых подверг клевете и осмеянию 1786 советских граждан. В том числе 120 работников хозяйственного аппарата, 125 — профсоюзного, 130 — комсомольского, 135 — государственного. А также им оклеветано: 217 председателей и завхозов колхозов, 129 начальников и зам начальников главков, 133 члена коллегий, 125 работников суда, прокуратуры, милиции, 380 представителей интеллигенции и др.».

Я начал злиться.

— К какой группе оклеветанных вы отнесли себя?

— Представителей интеллигенции.

— Представитель интеллигенции должен знать разницу между словом «критиковать» и словом «клеветать».

— Там разберутся!

— Где там?

— Где надо.

И он второй раз за время разговора говорит:

— Профессии у нас разные, а задача одна. Что должны делать мы, обое? Споспешествовать друг другу стоять на страже.

— Каким образом?

— Начните с маленького. Могу выделить вам полку.

— Идите-ка вы…

— У вас в кармане корреспондентский билет, вы имеете доступ в такие организации и к таким людям, которые в нашей столовой не едят. А я давно уже целюсь выделить полку и на те, высшие сферы.

Поднимаюсь, иду к выходу. Водолапин забегает вперед, говорит:

— Мне шестьдесят пять лет. Скоро, не дай бог, умру. Мебель за отсутствием родственников, которые бросили, ушли от меня, финотдел продаст, как выморочную. Полки с папками дворники снесут в котельную, сожгут. А так бы я передал их вам из рук в руки.

Злюсь! Бешусь. Не могу сладить с замками и засовами.

И пока я вожусь с ключами, пытаюсь угадать, какой куда, Водолапин грозит моей спине и затылку:

— Кончится новое веяние времени, и с вас тогда, товарищ корреспондент, спросится больше, чем с других…

Наконец последний затвор отодвинут, и я спешу, бегу, стараюсь оставить между собой и комнатой Водолапина как можно больше метров. Только через три квартала сбавляю шаг, перевожу дыхание.

«Господи, как я опростоволосился. Недоглядел, не разобрался. Нарисовал Водолапина в фельетоне «Тихий человек» квартирным сутягой. Рыцарем помойного ведра и половой тряпки, а он, оказывается, вон кто!»

Чтобы прийти в себя, успокоиться, принимаю душ. Затем сажусь дописывать в номер фельетон про завмага-ворюгу. Дописать нужно всего полстранички, а они не пишутся. Я подхлестываю воображение, стучу пером о дно чернильницы, пытаюсь выудить оттуда хоть одно веселое слово, и все тщетно.

Да и как может весело писаться фельетонисту, если он знает, что в полутора километрах от него, в мрачной зашторенной комнате, за тремя замками и двумя засовами сидит бесталанный член МОСХа и заносит в свой реестр каждый его фельетон — новой уликой его антипатриотической деятельности.

Ребята спрашивают: «Что случилось?»

Я рассказываю.

— Гад! — говорит про Водолапина один.

— Шкура! — заявляет второй.

— Он просто того, с приветом! — делает предположение третий.

Бегу к районному психиатру узнать, «того» он или «не того»?

— Водолапин маньяк, — говорит психиатр.

— Почему же маньяк на свободе, а не в больнице?

— Мы госпитализируем тех, кто опасен для окружающих. Кто может убить, поджечь. А Водолапин тихий, а на таких больных наши емкости пока не рассчитаны. Вот построим новые госпитали, тогда будем брать и таких, а пока придется потерпеть.

* * *

Кончил говорить Исаак Янц, и слово берет Степан Садырин, в прошлом боевой спецкор и собкор, а ныне один из членов бюро секции фельетонистов.

— Я тоже хочу рассказать о встрече, — говорит он. — Только эта встреча не будет иметь прямого отношения к фельетону.

— А к чему будет иметь прямое отношение ваша встреча?

— К становлению молодого газетчика.

— Как фельетониста?

— Сначала как человека, потом как фельетониста. И если вы разрешите…

— Разрешим, — говорит наша председательница Вал. Одинцова, — но только не сегодня. Наше время уже подошло к концу. А вот завтра…

И на следующий день, последний день семинара, когда мы вновь собрались в гостеприимном кафе Дома журналистов, Ст. Садырин начал свой рассказ так:

ПОСЛУШАНИЕ

На Магнитку в самый разгар стройки приехал наркомтяж Орджоникидзе. Господи, как давно это было. Без чего-то лет сорок назад.

Через день после приезда наркома меня вызывают чуть свет к междугородному телефону. Замредактора (главный лежал в больнице) дает срочное задание: