Со стипендии верну

– Ну да, там будет как концерт, он начал вроде как «петь» с группой. Ну и там слем-танцпол-все дела.

– Я подумаю. Сейчас как-то с бабками не очень…

– Так в субботу же будет степуха.

– Ммм точно.

– Соглашайся давай! – Алина шутя пихнула меня бедром.

– Ты такая кислая последнее время, страшно смотреть.

– Поживи блин с Раичкой и Меткой, я на тебя посмотрю – огрызнулась я.

– Приходи ко мне хоть с ночевкой, постираешь шмотки там… такое всякое…

– Спасибо. – У меня опять начали подступать к горлу слезы вместе с жалостью к себе.

Какая суббота… какая степуха… Я потеряла счет дням. Стерла границу между сном и реальностью. Я почти не спала или… спала все время. Наяву с открытыми глазами мне снились сны. Я понимала, что еще одна неделя сменялась другой только, когда приходила в полубреду ко входу в университет, и он был закрыт. В аудиториях всегда было холодно. В этом же корпусе на 4 этаже учились медики. И мы шутили, что температура в подвальном морге от нашего второго этажа не особо отличается. Могут скоро и на нас потренироваться. Жизнь казалась мне открытым космосом. Никакого притяжения, никаких констант – мой корабль отчалил, и я барахталась теперь в невесомости, не зная за что зацепиться или от чего оттолкнуться.

Две, а может уже три… недели назад у меня был четкий план: я знала, где мне жить, от кого рожать, что делать каждый день и кем работать. Пока мой любимый Славик не вытащил из этой конструкции несущий элемент. Я все повторяла про себя: падать ниже уже некуда. Я села на ступеньки у статуи Грушевского и закурила. Мимо проходила, походу направляясь на блядки в сад Шевченко, староста группы:

– О! Привет! Ты степуху уже сняла?

Стипендия. Значит суббота уже сегодня. Я привыкла существовать на какие-то 10 гривен в день, 4,50 уходило на сигареты еще 4 на кофе с блинчиком в универе, и на остальное вечером покупалась «Мивина».

А тут целых 730 гривен. Это, наверное, последний семестр, когда мне будут платить стипендию. О сессии и успеваемости я не думала. Я думала только о том, как дальше жить. И как живет он. Наверное, отлично. Наверное, он живет прекрасно. Наверное, его подружка Леночка уже нашла ему новую девчонку. Выбрала свеженькую студенточку из своего танцевального класса. Как он любит – поневинней, румяней и тоньше.

Я познакомила его со всеми моими богемными приятелями, ввела во все интеллектуальные круги. Теперь даже в тусовку не могу прийти. Потому что я не хочу его видеть. Очень хочу его видеть.

Я вытащила из банкомата несколько пятисятигривневых купюр. И пошла вниз по Сумской. Меня успокаивали листовки "Мужские костюмы", шум воды на Зеркальной струе, гулкое эхо от скейтерских трюков по мраморным плитам Оперного, звук колокола Успенского собора и запахи … запахи поздней осени, этого горького ноября.

Нет ничего лучше в этом мире, чем осенний Харьков.

Я не решала, куда я иду. Не выбирала ничего специально. И сама собой оказалась в “Кофеине” – модной дорогой кофейне, которую любил эрзац-интеллигент Славик. О, Славишка всегда выбирал самое-самое популярное в "креативных" кругах, эстетику "не таких как все". Как же он старался казаться особенным. У него получалось. Казаться, но не быть.

Я села за столик, заказала чайник марокканского чая за 30 гривен. Какое расточительство. Могла объестся на эти деньги в соседней "Пузатой хате". При мысли о варениках с картошкой и золотистым лучком со шкварочками скрутило желудок.

Сверху раздался звонкий радостный "Привет! Какой сюрприз!". Действительно, сюрприз. Надо мной, растекшейся в печали по столу, стоял бодренький Ваня Белов.

– Давно тебя не видно! Ты сегодня не была на чтениях в «Кубе». Шо такое?

– Да так… занята была.

– Бухаешь?

– Не без этого.

Ваня кивнул на чай: “Попускаешься?”. Я неопределенно махнула рукой. Белов уже усаживался ко мне за столик. Потрепанный жизнью мужчина средних лет среднего роста и среднего уровня интеллекта, который еще проблескивал на его испитом лице. Мямля и алкоголик. Белов явился в своем обычном состоянии, еще не “в доску”, но уже изрядно нахлебавшись и продолжал это делать из фляги. Он достал сигарету и закурил, несмотря на табличку с перечеркнутой папиросой на стене. И все это он делал, сопровождая причмокиванием, скрежетом, начиная и бросая на полуслове новые и новые фразы.

Его голос, фальшивый и резкий, с «петухами», как бывает обычно у пьяниц, что с выпученными глазами наклоняются к собеседнику, чтобы сказать что-то абсолютно секретное и непременно важное, а вместо шепота громогласно объявляют это на всю комнату, втягивая в интимные и мерзкие подробности своей жизни всех вокруг.

Официантка, милая девушка, в передничке поспешила на рюшевую оборону кофейни. Эта реинкарнация Джейн Эйр подошла к Белову с просьбой не курить в помещении и осведомилась, что он будет заказывать. Как ни сложно догадаться, в этой кофейне не подавали спиртного. Белов даже не стал затруднять себя просмотром меню. Он не растерялся и просто потряс фляжкой с коньяком. Жестами извиняюще показал, что как допьет – так и уйдет.

– Рассказывай, как ты, шо ты, как на личном?