Соавтор

Я больше не могу на него злиться, даже за то, что он может тоже умереть, как папа и мамочка, и оставить меня совсем одного — и я снова его глажу по голове, где шипы, как корона. От его глаза, темно-янтарного по краям, черного посередине, тянется влажная полоска; Рич вытирает ее об крыло — у него такая длинная и гибкая шея, что даже завидно.

Я делаю вид, будто не заметил, что он хнычет. Мне тоже бывает так грустно по мамочке и папе, что хоть плачь. За это я Рича дразнить не буду.

Мы чистим ягненка. Это очень трудно. Шкура приделана страшно крепко, я кромсаю ее ножом, Рич тянет — еле-еле вытаскиваем из нее ягнячье мясо. А в животе у ягненка кишки, от них воняет — это мы уже знаем, поэтому его живот не трогаем, срезаем полоски мяса и жира сверху и обрубаем его ноги. У нас будут запеченные на углях ягнячьи ноги. С лепешками. Остальные обрезки мы сварим. Мука, соль и черно-рыжий порошок, от которого хорошо пахнет, кисло-сладко — остались от мирного времени.

Я помню, как мамочка готовила ягнячьи ножки. Они выходили поджаристые и очень хорошенькие — а у нас вышли совершенно ободранные, все мясо на них клочьями торчит. Но мы все равно натираем их солью и пахучим порошком — «приправой», а потом завертываем в пергамент и закапываем в золу. Наливаем воды в котелок, бросаем туда обрезки мяса, горсть соли, вешаем над огнем. Когда вода закипает, бросаем еще и сушеные грибы.

Грибы мы собираем в ельнике на склоне нашей горы. Я удивился, когда узнал, что Рич их тоже любит; нам повезло, что тут не растут поганки — только еловки, темно-розовые и полосатые, похожие на крохотные беретики дворцовых гвардейцев. У нас — громадная корзина, как ведерный жбан из-под пива, не меньше — и Рич прямо нос под папоротник сует, чтобы набрать больше, чем я. Такая умора — голова под травой, а сам весь снаружи! Я его дергаю за хвост и кричу: «Рич, давай в прятки играть!» — а он отмахивается, как от мухи. Тут главное — удержаться на ногах.

У него такой потешный хвост… так и тянет что-нибудь учудить. Ленточкой обвязать, когда Рич заснет, а потом звать: «Киса, киса!» — и просто валяться, как он сердится и развязывает. У него на кончике хвоста шип, как зазубренная стрела — что ни завяжи, ничего не соскальзывает. Только Рич не любит, говорит, что одни людишки нацепляют на себя всякую ерунду, а дракону это неприлично.