Собачий вальс (рассказы)

Дальняя родственница Томилиных, скорбная старуха в чёрном повойнике, которая беспрестанно жевала тонкими сморщенными губами в такт равномерному покачиванию головой, приехала поздней осенью семнадцатого года за ничего не понимающей Оленькой по распоряжению отца. Она коротко приказала собрать вещи и увезла девочку из просторных величественных залов института в комнатку с облупившимися обоями в Иваново-Вознесенске. Был тёмный дождливый день, они ехали в забитом битком плацкартном вагоне поезда, который подолгу стоял на станциях, молчаливо врастая в рельсы. В вагоне стояла зыбкая, неуверенная тишина, прерываемая лишь свистком паровоза и скрежетом колёс, пахло чесноком и селёдкой. Глаза Оленьки то и дело наполнялись слезами, старуха-родственница дремала рядом, не переставая жевать губами, а лица людей вокруг казались девочке серыми и мятыми, словно мокрая газетная бумага. Какой-то разночинного вида студент с узенькой бородкой, в потрёпанной фетровой шляпе и коричневом шарфе участливо тронул Оленьку за локоть.

— Не плачьте, барышня. Это начало новой жизни! Всё будет хорошо, вот увидите, — улыбаясь приветливо и задорно, он легонько потрепал её по предплечью и побежал к выходу, такой же мятый и серый, как остальные люди в вагоне.

Студент, в целом, оказался прав: ничего плохого и печального в жизни бывшей институтки не произошло. В Единой трудовой школе, куда определили Ольгу Александровну как внучатую племянницу мещанки Прилукиной, было шумно и суетно: по сорок пять человек в классе, разношёрстных и разновозрастных учеников, половина из которых не умели толком ни читать, ни писать. Много галдели на уроках — не то, что в Екатерининском! — но шумели бестолково, крикливо и разнузданно. В самом начале первого учебного года комиссар по просвещению (то ли Ганин, то ли Гурин) торжественно объявил «товарищам учащимся», что им «нет надобности больше решать задачи, зубрить латинские глаголы и забивать голову эпизодами из греческой и римской истории». Он предложил провести реформу трудовой школы, которая заключалась в том, что уроков им задавать не станут. Пришедшие в восторг ученики забросили книжки и занимались чем угодно, только не учёбой. Оленька Томилина, не привыкшая к подобной дисциплине, ошарашенно замолчала и не открывала рта в следующие пару лет школьной жизни, научившись отстраняться от многоголосого гудения класса. На неё особенно не обращали внимания, хотя и не чурались: странная тихая девочка с длинной косой и тонкими холёными пальцами была чужой для всех остальных учеников. Годы спустя Ольга Александровна нередко ловила себя на том, что по привычке прекращала разговор и замыкалась в себе каждый раз, когда что-то было не по ней. Она могла молчать неделями, скупо роняя слова и не испытывая при этом ни малейшего дискомфорта.

В педагогическом институте ситуация несколько изменилась: Ольга Александровна много ходила в кино и в театр, появились подруги по интересам. Каждую пятницу посещали лекции в клубе то «О призраках любви», то «О современном Западе в его столицах», после которых всегда были танцы. Девушки собирались стайками и украдкой плевали семечки на пол, молодые люди залихватски тушили окурки почерневших самокруток о подошвы стоптанных ботинок, но музыка была хороша: музыканты знали своё дело и оркестр играл до изнеможения далеко за полночь. Ольга Александровна любила танцевать. Она быстро перенимала модные движения и грациозно двигалась под ритмичные звуки популярных мелодий. Тем не менее, поклонников у неё не было: слишком холодной казалась она парням в пиджаках с чужого плеча и брюках, лоснящихся старостью на коленках и ягодицах. Ольга Александровна была чудо как хороша собой, но заносчивое высокомерие белолицей барышни пугало окружающих, словно она носила на себе проклятие прекрасной бессловесной русалки из сказки. Кавалеры в смущении отводили глаза и захлёбывались словами, которые в присутствии любой другой девушки «своего круга», несомненно, сумели бы выговорить, и даже не без некоторого бахвальства.

Встречается изредка такой тип женщин, которые не вызывают у представителей противоположного пола энтузиазма ухаживания из-за их нарочитой сложности. Женщины эти, как правило, не обладают ни выдающимся умом, ни ослепительной красотой, они лишь умеют быть на своём месте, как бы не складывались обстоятельства, и требуют повышенного внимания, не гарантируя успех. Ольга Александровна оказалась, ко всему прочему, ещё и чертовски красива. Не удивительно, что народный комиссар, заведующей всей советской лёгкой промышленностью, так увлёкся ею. Только мужчина, волею судьбы облечённый властью, способен поверить в то, что может полюбить такую женщину, но спустя несколько лет понимает, что с нею возможно только смириться.