Собака, которая любит

С Кайсой воспользоваться «возрастом страхов» тоже не представлялось возможным. Фоксячьи породные особенности позволяли ей никого и ничего не бояться — эти собаки к пустым страхам вообще не предрасположены, даже в самом нежном возрасте. Да и стая, неусыпно оберегающая щенка, также способствовала общей бесшабашности. Словом, во внешнем мире Каська чувствовала себя в полной мере защищенной. А вот с нами, Богом данными хозяевами, она непосредственной внутренней связи вовсе не ощущала. Без остатка посвятив себя изучению окружающего кусочка Вселенной, она обнаружила в мире множество интереснейших вещей. Здесь понюхать, там посмотреть, не забыть сунуть нос вот в эти кустики! Зачем же лишний раз идти к хозяевам, которым ты не особенно-то и нужна?! Тем более, что у нее, не получившей своего в должное время, информационная потребность очень долго оставалась совершенно ненасытимой. Это так же свойственно собакам, поздно вышедшим на улицу, как и повышенная возбудимость и крайняя пугливость — если хозяевам удалось успешно закрепить детские страхи.

Мне приходилось и приходится видеть таких вот «Касек» в самых разных породах. Что вы скажете о немецкой овчарке, не выходившей на улицу до полугода (а это соответствует десяти-одиннадцати годам человека)? Ее хозяева, рассчитывавшие на нее как на солидную охрану, не подозревали о том, что за психику нужно бояться никак не меньше, чем за телесное здоровье!

Моя вина перед Каськой ничуть не уменьшается от того, что она послужила живым доказательством хорошо известной мне теории. И даже объективные обстоятельства греха с меня не снимают. Нет таких обстоятельств, которые оправдали бы вред, причиненный живому существу!

До чего же ей хотелось быть моей собакой! Но у меня уже были Бамби и Джинечка, да и Рольфушка, как ни крути, не меньше, чем наполовину «висит» на моей душе. Я самонадеянно возомнила, будто могу безнаказанно снять с себя ответственность за любящее меня существо, переадресовав ее любовь моему сыну. Он ведь одновременно — и мой ученик, ему ли не суметь дать ей то, на что поскупилась я, и в чем она, терьерочка, так нуждается! Я совершила преступление перед собачьей душой, попытавшись превратить любовь в психологический практикум!

Я жестоко рвала все внутренние нити, которые малышка упорно протягивала ко мне. Я отворачивалась от нее, не желая видеть по-детски сияющих глаз. Я отталкивала ее — холодностью рук, ласкавших ее лишь формально, старательно возводимой стеной равнодушия между моим сердцем, не имевшим права не откликнуться на ее зов, и ее маленьким, незаслуженно преданным мне — и мною! — сердечком.

Мне бы, возможно, лучше было скрыть это все от вас, дорогой мой Читатель. И все же… больше всего я хочу быть честной с вами не только тогда, когда есть чем похвастаться, но и в том случае, когда речь идет о грубейшей, постыдной ошибке. И пусть мои ошибки — и Касины страдания — обернутся добром и пользой для вас и вашей собаки!

Быть собакой моего сына Кайса отказалась. Сын, правда, совершил еще одну ошибку — тоже с моей подачи. Вот что значит, когда сердце молчит! Мы поверили книжным рекомендациям «перебивать» повышенную возбудимость собаки еще более резкими воздействиями. Сейчас-то я понимаю, что этот совет, как и многое, касающееся армейской собаки, мало пригоден для собаки семейной, но тогда… Чем больше проявлял силы характера Юрка, тем суетливее и непонятливее становилась Кайса, наотрез отказываясь ему довериться.

Нет-нет, она вроде бы и спала чаще всего с ним (это верный показатель собачьей преданности), и гуляла всегда охотно, и слушаться стала в конце концов лучше, чем меня, привыкнув к его манере обращения. Только во взгляде ее не было больше ни беспечности, ни бесшабашной радости жизни, так свойственной молодым фоксам и такой мне дорогой. Украдкой пробравшись на мою кровать, она задремывала, свернувшись жалостным комочком, но крепко не засыпала. При любом звуке или движении она готова была броситься наутек, и тогда приходилось специально звать ее назад — а я с этим вовсе не торопилась. Я ее никак не привечала.

Мало-помалу Джинка, сообразив, что я не желаю, чтобы Кайса ошивалась рядом со мной, принялась беспощадно гонять сестру при любых обстоятельствах. Их бесконечные ожесточенные драки, стоившие мне стольких нервов и прокушенных Каськой в беспамятстве пальцев, проистекали даже не от ревности, а от того, что Джинечка свято исполняла свой долг перед хозяйкой — так, как имела все основания его понимать.