Собиратель бабочек

Позже, когда мы уже вернулись в отель и последний клиент покинул террасу, мы пропустили по стаканчику в компании официанта. Он говорил, что скоро выйдет на пенсию и займется небольшим оливковым садом. Рассказывал о внуках, с которыми видится слишком редко. Мы поднялись в номер. Женщина дважды повернула ключ против часовой стрелки, зажгла приглушенный свет и скрылась в ванной. В окно я видел тень кипариса. Слышал плеск бегущей воды, легкие шаги. Дверь в ванную комнату осталась приоткрытой, в щель пробивался свет. Виднелась ее скомканная белая одежда, лежавшая на полу. Я чувствовал, как она подошла ко мне сзади, наклонилась, коснулась пальцами моего затылка. Спросила, испытываю ли я чувство вины, и я ответил, что да. Она сказала, что чувство вины не покидает ее всю жизнь, но сейчас его нет. Хочу ли я уйти? Я помотал головой. Мне не хотелось оставаться одному. Тогда пойдем, сказала она и повела меня за собой к постели. Она разделась, и я наблюдал за каждым ее движением, подчинялся ее желаниям, а она — моим, и в конце концов я не был уверен, хотим ли мы этого или следуем какой-то странной, не зависящей от нас механике, словно мы — звенья цепи, возникшей при случайной встрече двух людей. Я помню, как она вдруг открыла глаза, помню их чистоту и прозрачность в окружавшей нас ночи, тишину перед последним усилием.

Помню то мгновение, когда она опустила колени — внезапно, как листья опадают с деревьев.

16

По прошествии трех дней мы расстались. Вероятно, грусть пришла уже потом, и, может быть, для нее было много причин. Тоска по Еве, по другим утратам, по всему, что случилось и чего не произошло, по неизбежному. Я чувствовал, что это была грусть по Генри Ружичке и его матери, по Анне Принц, по официанту на террасе, та грусть, которая приходит, когда знаешь, что что-то кончается, даже если к этому готов. Накануне вечером она сказала, что уезжает. И хотя с минуту я раздумывал, не отправиться ли вместе с ней или взять ее с собой, я знал, что это невозможно. Я сказал, что направляюсь на Крит, а оттуда в Стамбул. Мне хотелось увидеть Босфор. Я слышал о величественных деревянных дворцах пашей, построенных в давние времена. Заброшенные, они сгорели. По ночам люди собирались смотреть на пылающие дворцы, стоявшие у самой воды. Толпы молодых людей на своих старых машинах приезжали к берегу и сидели на причалах, озаренных пожаром. Многие познакомились именно там и вместе засыпали в отблесках пламени.

Женщина слушала меня и потом сказала, что хочет подарить мне кое-что на память. Она исчезла в ванной комнате и вернулась оттуда с ножницами в руках. Она взялась за юбку, приспустила ее до колен и, отхватив ножницами кусок ткани, сложила его вчетверо и протянула мне. Когда я спросил, как же теперь носить юбку, она подтянула ее на место и ответила: с трудом. На левом бедре зияла дыра. Я прикоснулся пальцами к этому месту, ощутил ее кожу, край материи. «Помнишь, — спросила она, — именно в этом месте ты впервые прикоснулся ко мне?»

В тот же день, когда она уехала, я упаковал свой скромный багаж и оплатил проживание. Вышел на террасу попрощаться с официантом. Заказал кофе и наблюдал, как сахар медленной струйкой исчезает в чашке. Официант спросил, собираюсь ли я продолжить путешествие по следам человека с бабочками. Я ответил, что не знаю, может, еще какое-то время попутешествую, не очень долго. Я не верил, что удастся выяснить что-то новое. Он сказал, что женщина, с которой я был, утром заходила к нему. Раньше он волновался за эту женщину, но теперь что-то изменилось. Он повидал много людей и умеет распознавать безысходность.

Я помешал ложечкой кофе и посмотрел в большое зеркало позади официанта. В зеркале отражалась терраса, посетители, сидевшие за столами, та же молодая пара, что была здесь и в первый день. Девушка собрала волосы в узел. В ней было что-то старомодное, она напоминала Одри Хепбёрн. Мужчина закурил сигарету. Они не разговаривали, только что закончили завтракать, и перед ними на тарелке высилась целая куча яичной скорлупы, пластиковых упаковок из-под джема. Скатерть была засыпана хлебными крошками, темнели пятна от пролившегося кофе. Свадебное путешествие, сказал мне официант, и я представил себе их позднее пробуждение, беззвучные дневные часы. Я воображал, как они сидят в машине, петляющей по горному серпантину вниз к озеру, как лежат на прибрежном песке в милом безделье, убегают от будничных обязанностей еще на день, на два, все время перемещаясь чуточку вперед, к завтра.

Я долго сидел молча, потом наконец спросил официанта, не мог бы он выписать для меня из книги постояльцев адрес женщины, на всякий случай, пояснил я, не знаю, вдруг когда-нибудь… Официант попросил минуту подождать. Он исчез и вернулся на террасу через некоторое время с клочком бумаги. Я взял записку и посмотрел на нее. Несколько раз перечитал имя и адрес, сложил бумажку и сунул в карман. Поблагодарил его и пожелал удачи в возделывании оливкового сада.