Собиратель ракушек

Рыболовные снасти продаются в закутке магазина скобяных товаров в Бате. Здоровенный бородач с массивными коленями, сидя на табурете, плетет мушки. Ее папа разглядывает стойку с удочками, большим пальцем поправляет очки.

Великан спрашивает: вам помочь, уважаемые?

Да вот, дочь удочку просит.

Великан вытаскивает из шкафа спиннинг фирмы «Зебко». Протягивает Доротее: это, говорит, тебе подойдет на все случаи жизни. В полном комплекте, больше ничего не требуется.

Доротея держит упаковку на расстоянии вытянутой руки, разглядывает катушку, тупой двухколенный бланк. Хромированные кольца. Пластиковый чехол. На этикетке рисованный окунь, изгибаясь, выпрыгивает из рисованного водоема за приманкой с тремя крючками. Папа гладит Доротею по макушке и спрашивает, приглянулась ли ей эта вещица.

Эта вещица ей совсем не приглянулась: тупая, неуклюжая. Уложенной лески нет. Красоты никакой. Доротея воображает, как будет насаживать на крючок шмотки мяса или рыбы, как будет со временем ржаветь катушка – на потеху тому парню.

Пап, говорит она. Я хочу нахлыстовое удилище. А это – для тех, кто не брезгует ловить на живца.

Великан ревет со смеху. Отец трет подбородок.

Черный кассовый аппарат звякает: через него проводят нахлыстовое удилище. Великанские пальцы отсчитывают сдачу.

Впервые вижу девочку, которая удит в нахлыст, говорит великан. Даже слыхом о такой не слыхивал. Разговаривает он по-доброму. Не сводит глаз с Доротеи. Пальцы – как толстые розовые сигары.

Я-то, продолжает, пробовал в нахлыст удить. Но мне еще учиться и учиться. Вот так всю жизнь учишься, учишься, а помрешь – и окажется, что половины не выучил.

Пожав мощными плечами, вручает покупателю сдачу.

Для нас тут все в диковинку. Отец обращается к одной Доротее.

Мы только что переехали в Харпсуэлл, уточняет она. Папа устроился на металлургический завод в Бате. Проектирует корабли. Сегодня у него был первый рабочий день.

Глядя на ее отца сверху вниз, великан кивает. Отец сжимает и разжимает кулаки.

Прежде, бормочет, мы в Огайо жили. Я занимался корпусами озерных судов. А почему бы, думаю, нам сюда не перебраться? Надо попробовать. Удача, я считаю, – большая редкость.

Великан опять пожимает плечами. Улыбается. Говорит Доротее: может, доведется когда-нибудь вместе порыбачить. Можно на Попэм-Бич податься. Там, говорят, клев неплохой. На мелководье после отлива мальков полно. Насадишь такого на крючок – и знай вытаскивай.

Улыбаясь, продавец возвращается на свой табурет. Доротея с отцом выходят из магазина, проезжают металлургический завод, верфи, необъятные склады металлоизделий за высоким забором из сетки, башенные краны, ржавеющий в доке зеленый буксир. С пригорка в конце Милл-стрит Доротея видит реку Кеннебек, что тяжело несет свои воды в Атлантику.

Вечером, сидя на спальном мешке, Доротея собирает удилище. Соединяет два колена, прикручивает пластмассовую катушку, пропускает леску через кольца. Привязывает стример.

На пороге возникает папа.

Нравится удочка, Доротея?

Отличная, папа. Спасибо тебе.

Теперь на рыбалку?

Прямо с утра.

А мама что-нибудь сказала?

Доротея мотает головой. Ждет, что папа сам продолжит, но нет.

После его ухода она задерживает дыхание, берет свое новехонькое удилище и вылезает из окна. Бредет под темными соснами, ощупью пробирается сквозь безлунный мрак. Впереди виден костер, слышится пение под гитару, парень сидит на том же бревне. Притаившись среди сосен, она наблюдает. Вспоминает отцовские слова: удача – большая редкость. Сует руку в карман. Нащупывает три стримера: крючки, волосяные перышки. Закрывает глаза. Руки трясутся. В палец впивается крючок.

Она встает, немного медлит и сворачивает влево, к океану. Взбирается на камни – тени среди теней. Останавливается у кромки моря, высасывает кровь из ранки на пальце. Ее трясет. Чтобы унять озноб, Доротея задерживает дыхание.

Не выпуская из легких воздух, она замирает и прислушивается. В уши волной бьет молчание Харпсуэлла, но тут же вспыхивает радугой коротких звуков: то ухнет сова, то от костра докатится приглушенный смешок, то скрипнет сосна, то застрекочут цикады, переведут дух – и опять этот стрекот. Какие-то грызуны шуршат в зарослях ежевики. Перекатился камешек. Шевельнулись листья. Даже облака идут маршем. А внизу сетует обложенное туманом море. Это и в самом деле целый мир, Доротея. Льющийся через край. Втягивая воздух, она пробует на вкус соленый океанский круговорот рождения и смерти. Поднимает удилище, неумело пропускает леску сквозь кольца. Делает замах над головой. Леска цепляется за что-то сзади. Доротея оборачивается.

И оказывается лицом к лицу с этим парнем. Он проводит кончиками пальцев по ее плечам, по рукавам свитера. Смотрит ей в глаза.

Не зажигая света, мать Доротеи стоит в дочкиной комнате. Упирается руками в бока, словно хочет себя раздавить. Черные туфли вросли в пол. Доротея перекидывает одну ногу через подоконник. Втягивает за собой удилище до середины. Мокрая от росы подошва облеплена толстым слоем хвои.

Кому было сказано: не вздумай встречаться с этим мальчишкой.

С каким еще мальчишкой?