Психолог:
Данных таких нет. Есть такое общее наблюдение, что когда эмигранты приезжают, то этот фактор оказывается очень важным для поддержания позитивной идентичности человека: мы – русские, мы – православные. Но что-то при этом может быть закрыто. Моя позиция такова: психолог и священник должны не конкурировать, а сотрудничать. Чего пока не получается с православными священниками. Мои беседы с батюшками в Париже показали, что им просто не хватает времени на то, чтобы поговорить с прихожанами как следует. Есть также вещи, которые должен делать специалист – диагностика интеллектуального развития ребенка, например.В среде русской эмиграции в Сиэтле развита сеть частных преподавателей русского языка и литературы, музыки, живописи, танца – предметов, которые мы всегда считали образовательным минимумом. На моих глазах родилась и буквально расцвела студия изобразительных искусств для детей российского художника Николая Самоукова. Около сорока детей свозили со всех концов Большого Сиэтла наши бывшие соотечественники. Пока дети корпели над рисунками, звучали песни и мелодии российских авторов. Между мольбертами сновал большой ньюфаундленд Бен, именем которого и была названа студия – Ben’s Art Studio. А в конце занятий Николай раздавал детям большие ломти свежеиспеченного хлеба. Зайдите на сайт artpapa.com и вы увидите, что там получилось у детей.
В любой родительской популяции, как показывает профессиональный опыт, не более 15 процентов так называемых родителей-креаторов.
Из Москвы в Сиэтл через Париж: в поисках новой иммиграционной политики для русских
В рамках программы «Российская диаспора: интеграция» меня интересует популяция российских эмигрантов в Сиэтле, штат Вашингтон. Одна из задач исследования – найти основание для новой иммиграционной политики для россиян с учетом более эффективной социальной и психологической помощи для перемещенных семей.
Хорошо известная в мире концепция «Зона ближайшего развития ребенка» (Л. С. Выготский) указывает на решающую роль взрослого в опосредовании отношений ребенка с миром. Задача – найти такие формы опосредования, которые способствовали бы успешной аккультурации, то есть включению ребенка не только в мир взрослых, но и в мир людей, культурная принадлежность которых не совпадает с культурной принадлежностью его родителей.
При интерпретации данных приходится черпать концепты из психологии, социологии, гендерных исследований. Такой синтез объясняется не только тем, что объект исследования сложен и многогранен, но и тем, что социология в России как наука проходит этап своего становления после десятилетий марксизма-ленинизма, и пока не созданы основания для описания и интерпретации феноменов постсоветских общества и ментальности.
Я надеюсь, нам удастся найти пути интеграции наших эмигрантов и поддержать наших соотечественников за рубежом. В отличие от ассимиляции или сепарации, интегрирующиеся иммигранты, то есть те, кто не отказывается от своего прошлого, а пытается использовать его позитивно в новой стране, по факту не только занимают высокие позиции, но и чувствуют себя в стране более полноценно, уверенно. Выбрав интеграцию в качестве стратегии, я, однако, понимаю, какая сложная задача стоит передо мной. Американская система воспитания и образования детей во многом объективно контрастирует с российской, и полного согласования здесь не достичь.
В качестве метода оценки ситуации развития наших детей в эмиграции будет использоваться метод историй жизни («life stories» в английской версии, «recits de vie» во французской). Этот метод позволяет собрать данные в аутентичной, органичной для эмигранта форме.
Одна из целей этого исследования – открыть новую перспективу для иммиграционной политики. Я представляю здесь в каком-то смысле научную оппозицию современной политике в России, а именно тех, кто считает, что разработать новую политику можно только на основании проведения глубокого качественного анализа на местах, в российских диаспорах. Отсутствие реальной миграционной политики в современной России автоматически ставит всех мигрантов внутри страны вне закона. В результате в одной только Москве около миллиона нелегалов борются за свое существование.