Соблазны французского двора

А если… если никто их и не дарил ему? Если он сам, он сам был главою заговора против нее, а неведомая Евдокия – одна из его любовниц, будущее благосостояние которой он намерен обеспечить любой ценой?

Мария помертвела. Вот она, правда… Вот все и открылось. А пылкие слова барона о любви и ревности – не более чем сотрясение воздуха. Ложь, отъявленная ложь!

Она закрыла глаза, чтобы он не видел ее слез, сдержать которые было уже невозможно.

Оказывается, выносить презрение Корфа – это еще не самое страшное. Выяснить, что он ненавидит жену так, что мечтает лишь о ее смерти, – вот горе. Вот боль!

Ах, если бы умереть прямо сейчас, прямо здесь… развязать ему руки, освободить от себя – осчастливить хотя бы своей смертью, если не удалось осчастливить жизнью и любовью!

Ноги Марии подгибались. Она почувствовала, как барон подхватил ее под руку.

– Если вы решили упасть в обморок, то, умоляю, не в моем кабинете, – раздался по-прежнему холодный, исполненный презрения голос, а потом Корф с силой встряхнул ее: – Возьмите себя в руки, ну! Выпейте вот это, слышите?

Он поднес прямо к ее лицу янтарный бокал с вином. Рубиновые искры перебегали по гладко отшлифованным стенкам, и какое-то мгновение Мария, будто завороженная, следила за их игрою, а потом с трудом взяла бокал, поднесла к губам, глотнула… и, выронив кубок, схватилась за горло, ибо ей показалось, что она отхлебнула расплавленного металла.

Она не могла вздохнуть и только смотрела на Корфа неподвижными, огромными глазами.

Корф поднял брови:

– Что с вами? Ну вот, вы разбили…

Он не договорил, кинулся вперед и успел подхватить Марию – она падала. Ноги вдруг онемели, она их перестала чувствовать. Бессильно повисли руки, голова запрокинулась. Странный, потусторонний холод медленно овладевал ее лицом, потом пополз по телу. В глазах все кружилось, кружилось; на миг из этого водоворота выплыло искаженное ужасом лицо Корфа, из гробовой тишины вырвался его голос:

– Что с вами? Нет, нет!..

Она не могла вымолвить ни слова онемевшими, похолодевшими губами, и вся душа ее, казалось, выразилась во взгляде. Но этот взгляд потребовал столько сил, последних сил, их больше ни на что не оставалось, осталось лишь опустить ресницы и погрузиться в сон… возможно, в вечный сон.

20. Дуэль на улице Карусели

– Я нашел у нее в комнате вот это.

Голос возник так внезапно, словно над ухом выстрелили из пистолета. Мария хотела схватить голову руками, но не смогла даже шевелить ими и тогда громко, пронзительно закричала.

– Что это?! Мне показалось или она тихонько стонет? О боже!

– Да. Да. Чуть-чуть, еле слышно, но она застонала. Наконец-то!

– Доктор, я…

– Успокойтесь, ваше сиятельство. Ваши волнения позади.

– О господи… Я-то уже думал… J’ai perdu mon Eurydice: rien n’égale mon malheur?[80]

– Безутешный Орфей? Я понимаю. Две недели в полном беспамятстве и неподвижности, почти бездыханная! Еще хуже, чем в прошлый раз. Тогда хоть причины были естественные – кровопотеря, а теперь… подумать только! Удивительно, как она вообще не умерла на месте. Такое количество яда могло и силача-циркача спровадить на тот свет.

Голоса уже не казались раздражающе-пронзительными. Они звучали то громче, то тише, то наплывали, то удалялись. Это было забавно, Мария слушала даже с удовольствием.

– Доктор, вы обещали мне!..

– Да, я обещал молчать и сдержу слово. Один бог знает, почему я это сделаю! Нет, я помню, что обязан вам своим благосостоянием и честным именем, но разве мог я допустить, что мой благодетель решится когда-нибудь на такое?

– Говорю вам, я не делал этого!

Ну вот, опять крик. Мария вновь застонала: от громких звуков адски болела голова.

– Снова этот стон. Вы слышали?

– Я-то да. Мне кажется, и она слышит нас.

– Она в беспамятстве, но, говорят, люди и в таком состоянии могут воспринимать окружающее.

– Вы хотите сказать, в глубину ее бесчувствия могут проникать наши слова?

– Это не исключено.

– Ну, если так… Если так, пусть услышит: я не убивал ее. Я не давал ей яду. Я не знаю, что все это значит! Из этой бутылки я уже пил, она стояла открытая не меньше недели. Любой мог…

– Любой? Барон, у вас по дому что же – отравители гурьбой расхаживают? К тому же в вине не было яду, во всяком случае, я его там не нашел. Яд оказался лишь в том бокале, из которого пила ваша жена. Дно было щедро им смазано, он мгновенно растворился в вине и сделал его смертоносным.

– Самое удивительно, что вы не нашли его следов в других бокалах. Как можно было предвидеть, что она будет пить именно из этого?

– А разве не ясно? Он ведь самый красивый, женщина по природе своей любит красивое, из сотни вещиц выберет одну – самую изящную и привлекательную. Перед нею шесть янтарных кубков, но один – особенный: он горит самоцветным рубиновым огнем, сверкает и переливается. Она взяла его – это естественно.

Послышался тихий, недобрый смех, заставивший Марию насторожиться: