Соблазны французского двора

– Вот именно, – поддакнул женский голос – должно быть, Мария произнесла слово «склеп» вслух. – Однако все мы тут вполне живые. Бог милосерден – вы тоже очнулись. – И Мария различила в полумраке, при рассеянном свете двух факелов, склонившееся над ней худощавое лукавое лицо.

– Кто вы? – прошептала она, едва шевеля сухими, как бумага, губами. – И можно мне попить?

Незнакомая дама подсунула к ее губам край глиняной посудины, и Мария глотнула что-то столь кислое и терпкое, от чего сразу закашлялась, а голова ее закружилась так, что она со стоном ухватилась за незнакомку, пытаясь остановить круговращение мира.

– Вот черт! – проворчала дама. – Дайте-ка другой ковшик, граф. Да нет, с водой! Эта бедняжка слишком слаба, чтобы начинать свое воскрешение из мертвых с глотка старого доброго бордо.

И, с ловкостью заправской сиделки приподняв голову Марии, она поднесла к ее губам ковш с водой, от которого та смогла оторваться, лишь выпив все до капли.

– Вам надо поесть, – озабоченно сказала дама. – Сегодня у нас свежие лепешки и яблок без счету, а к вечеру, когда трактир закроется, обещали принести сыру. Вина вообще вволю: тут за стенкой погреба; мы пробили туда дыру и наслаждаемся жизнью. Давайте съедим кусочек лепешки, а, милочка?

– Потом, – пролепетала Мария. – Кто вы? Кто такой Ночной Дюк? И где я?

– Меня зовут Беатриса, маркиза де Монжуа, – различила Мария в темноте улыбку дамы. – Вы меня забыли, баронесса? Нас познакомила Гизелла д’Армонти как-то на балу… То был последний бал в нашем доме, поэтому я помню все, что там происходило. В тот вечер погиб ваш муж – наверное, мое имя вызывает у вас неприятные чувства, да? Но, поверьте, мой супруг маркиз, который тогда поддерживал этого ренегата Орлеанского, теперь жестоко в этом раскаивается… впрочем, там, где он сейчас пребывает, каждый в чем-то раскаивается! – И она перекрестилась с таким видом, который не оставлял сомнения в том, что бедняга де Монжуа не просто скончался, но и прямиком попал в ад.

Беатриса еще что-то говорила, но у Марии не было больше сил слушать ее.

– Вы так добры, – прошептала она невпопад, страшным усилием пытаясь удержать глаза открытыми, но веки ее упали.

Последнее, что она слышала, был стук жестяных кружек, ударившихся друг о друга, и голос маркиза:

– За его величество короля Людовика Французского! Да сохранит его господь и пошлет ему победу над врагами!

– Виват! – поддержали мужские голоса.

– Тише, тише, господа! – шепотом воскликнула Беатриса. – Ночной Дюк просил соблюдать тишину!

Снова это имя… Но спросить, кто это, Мария уже не могла: она крепко спала.

Она проснулась от голода, ощущения сосущей тошноты. Казалось, никогда в жизни ей так не хотелось есть!

– Беатриса! – позвала Мария шепотом, но никто не отозвался.

Она с усилием села, потом попыталась встать. Ноги подкашивались от слабости, но стоять она могла. С изумлением Мария обнаружила, что вместо лохмотьев на ней вполне приличное платье – правда, измятое и очень простое, но чистое и не рваное. А под платьем даже сорочка. И возле топчана стоят кожаные туфли. Ну, это роскошь! А в кармане платья – гребешок. Вот счастье-то!

Мария кое-как пригладила закурчавившиеся волосы, переплела косу, еле двигая пальцами, которые сделались странно худыми и как бы слишком длинными; огляделась. Вокруг, прямо на полу, прикрывшись каким-то тряпьем, чтобы согреться в холодном и сыром подвале, спали вповалку люди – мужчины, женщины, дети – человек десять-двенадцать, не меньше.

Держась за стенку, Мария дотащилась до большого дубового стола, на котором горой были навалены лепешки, и, дрожа от восторга, съела одну и снова отправилась в обход залы. Нет, конечно, это не комната замка – просто какая-то пещера, вырубленная в скале; может быть, катакомбы. Говорят, под Парижем есть какие-то катакомбы, заброшенные древние каменоломни, которые выходят на поверхность в самых неожиданных местах, чуть ли не на Монмартре, да еще в старом монастыре кармелиток, где некогда Луиза де Лавальер искала убежище от страсти Людовика XIV. Не к выходу ли ведут вот эти вырубленные в камне ступеньки? А если к выходу, то куда именно?

Она поднялась по ним – лестница была невысока; толкнула тяжелую дверь. Та бесшумно приотворилась – верно, петли были хорошо смазаны, и Мария очутилась в темном коридоре.

Здесь она постояла, унимая новый приступ слабости и тошноты. Тем временем глаза привыкли к темноте, и Мария отчетливо, как днем, различила грубо обтесанные стены, а вдали еще одну дверь, из-за которой доносился неясный гул голосов.