Собор памяти

   — Мы с Лоренцо и Джулиано собирались весело провести день. Они разбудили меня на рассвете, чтобы ехать в Карреджи, а по пути вытащить из спальни Сандро — чтобы мне было с кем поговорить, покуда они будут обсуждать Платона с Иоаннесом Аргиропулосом и Марсилио Фичино. Но, приехав к Сандро, мы сразу поняли, что дело плохо. Bottega его в совершенном запустении. Он завесил все окна так, что свет едва-едва проникает вовнутрь. Его мы нашли в постели. Он явно уже давно ничего не ел, от него остались лишь кожа да кости, и даже запах говорил нам, что он болен. — Она прижалась щекой к щеке Леонардо, и он почувствовал, как она дрожит. Потом Симонетта отодвинулась и продолжала: — Но его глаза... они горели, сверкали. Увидев меня, он отвернулся и пробормотал: «Слишком поздно. Я уже переспал с тобой». Говорил он вполне осмысленно.

   — Что бы это значило? — спросил Леонардо.

   — Боюсь, он отравил себя фантазиями... обо мне. Я не нуждаюсь во враче, чтобы понять, что он болен любовью. Стоит поглядеть ему в глаза, и всё становится ясно.

   — Это, наверное, melancholia ilia heroica, — объявил, входя в комнату, Никколо. Вид у него был взволнованный, щёки горели: он явно подслушивал под дверью. — Меланхолическая лихорадка, вызываемая любовью. Она истощает и тело и дух. Маэстро Тосканелли учил меня таким вещам. Он разбирается и в медицине, и в магии.

   — Никко, это дело личное, — резко сказал Леонардо.

   — Но я тоже тревожусь за Сандро, — возразил Никколо. — И я могу помочь. Я читал «Lilium Medicinale»[66]. А ты?

   — Ты дерзишь, — заметил Леонардо без малейшего гнева в голосе.

   — Пожалуйста, позволь ему остаться, — сказала Симонетта, отодвигаясь от Леонардо.

Он поднялся и наполнил для неё бокал принесённым Никколо вином.

   — Я умею хранить тайны, — серьёзно сказал Никколо.

Симонетта на мгновение взяла Никколо за руку, а затем отошла к окну.

   — Это я во всём виновата. Сандро влюблён в меня.

   — Ты не можешь винить себя, мадонна, — возразил Леонардо.

   — Я слышала, как он звал меня в ту ночь, когда мы сбежали с вечеринки у Нери... но поспешила уйти.

   — Ты сделала это для его же пользы. Виноват я, потому что не виделся с ним целую неделю. Я мог не дать ему настолько заблудиться в фантазиях.

   — Я должна была отдаться ему, — еле слышно, словно самой себе проговорила Симонетта. — Отдавалась же я другим... — Она помолчала и через минуту добавила: — Лоренцо велел привести в bottega Сандро своего врача. Он всё ещё там, ставит пиявки. Но даже врач предложил нам привести к Сандро колдуна.

Леонардо кивнул, хотя и не видел особой нужды в чарах колдунов.

   — Лоренцо позаботился и об этом, — сказала Симонетга.

   — Значит, Сандро под их присмотром...

   — Да, и Лоренцо послал меня дождаться тебя.

   — Но ведь Сандро наверняка хочет видеть тебя больше, чем всех остальных.

   — Сказав мне, что я опоздала, он страдал всякий раз, когда я подходила к нему. Меня, кстати, выставили из комнаты, потому что он начинал метаться и беспокоиться в моём присутствии, то и дело пытался встать, дотянуться до меня... Врач боялся, что он причинит мне вред. Но он продолжал звать меня даже тогда, когда я вышла из комнаты — как тогда, на вечеринке... Это кошмар, Леонардо. Но, признаться, мне стало спокойнее, когда Лоренцо попросил съездить за тобой.

   — Ну, ещё бы, — сказал Леонардо.

   — Тебе не надо возвращаться с нами в bottega Сандро, — сказал Никколо. — Это опасно.

   — С чего бы это? — спросил Леонардо. — Её защитят.

   — Если Сандро отравлен собственными фантазиями о Симонетте, он попытается извлечь её душу из её глаз.

   — Вполне возможно, что Симонетте не стоит возвращаться к Сандро, но это — суеверная чушь.

   — Мадонна, закрывал ли Сандро глаза, говоря с тобой?

   — Почему ты... да, закрывал.

   — А когда он был не в себе — глаза были открыты?

   — Да, — сказала Симонетта. — Он смотрел так, будто хотел пожрать меня взглядом.

   — И ты говорила, что он был в бешенстве и пытался вскочить с постели. Доктор Бернард из Гордона называет этот симптом «амбулаторной манией». Могу также предположить, что пульс у маэстро Сандро был неровным.

   — Врач отметил, что да.

   — Симптомами меланхолии являются нежелание есть, пить и спать, — сказал Никколо, не в силах сдержать юношеского тщеславного энтузиазма, — слабость всего тела, кроме глаз. Если маэстро Сандро не лечить, он сойдёт с ума и умрёт. Его великолепие был прав, призвав колдуна. Но, мадонна Симонетта, он закрывал глаза при виде вас, когда ещё был в рассудке, чтобы не заразить вас своим «внутренним огнём».

   — Никко, это...

   — Пожалуйста, маэстро, позволь мне договорить. Я знаю, ты не веришь во внутреннее пламя или в огненные лучи, что исходят из глаз, но я просто вспоминаю то, что узнал от мастера Тосканелли. Можно мне продолжать?

Леонардо кивнул и сел рядом с Симонеттой — она взяла его за руку. Мальчик достоин уважения. В менее тяжёлой ситуации напористость Никколо только порадовала бы Леонардо.

   — Твой образ вошёл в его глаза — ив сердце; он столь же реален, как его мысли, и стал частью его pneuma[67], самой его души. Образ, призрак, отражение тебя; но он отравлен и ядовит.

   — Как можно помочь ему?