Собор Парижской Богоматери

­ Угодно ли мне их видеть! ­ воскликнул король. ­ Как же, клянусь Пасхой, ты мог забыть такую вещь? Живо, Оливье, беги за ними!

Мэтр Оливье вышел и минуту спустя возвратился с двумя пленниками, которых окружали стрелки королевской стражи. У одного из них была одутловатая глупая рожа, пьяная и изумленная. Одет он был в лохмотья, шел, прихрамывая и волоча одну ногу. У другого было мертвенно-бледное улыбающееся лицо, уже знакомое читателю.

Король с минуту молча рассматривал их, затем вдруг обратился к первому:

­ Как тебя зовут?

­ Жьефруа Брехун.

­ Твое ремесло?

­ Бродяга.

­ Ты зачем ввязался в этот проклятый мятеж?

Бродяга глядел на короля с дурацким видом, болтая руками. Это была одна из тех неладно скроенных голов, где разуму так же привольно, как пламени под гасильником.

­ Не знаю, ­ ответил он. ­ Все пошли, пошел и я.

­ Вы намеревались дерзко напасть на вашего господина ­ дворцового судью и разграбить его дом?

­ Я знаю только, что люди шли что-то у кого-то брать. Вот и все.

Один из стрелков показал королю кривой нож, отобранный у бродяги.

­ Ты узнаешь это оружие? ­ спросил король.

­ Да, это мой нож, Я виноградарь.

­ А этот человек ­ твой сообщник? ­ продолжал Людовик XI, указывая на другого пленника.

­ Нет, я его не знаю.

­ Довольно! ­ сказал король и сделал знак молчаливой фигуре, неподвижно стоявшей возле дверей, на которую мы уже обращали внимание нашего читателя:

­ Милый Тристан! Бери этого человека, он твой.

Тристан-Отшельник поклонился. Он шепотом отдал приказание двум стрелкам, и те увели несчастного бродягу.

Тем временем король приблизился ко второму пленнику, с которого градом катился пот.

­ Твоя имя?

­ Пьер Гренгуар, государь.

­ Твое ремесло?

­ Философ, государь.

­ Как ты смеешь, негодяй, идти на нашего друга, господина дворцового судью? И что ты можешь сказать об этом бунте?

­ Государь! Я не участвовал в нем.

­ Как так, распутник? Ведь тебя захватила ночная стража среди этой преступной банды?

­ Нет, государь, произошло недоразумение. Это моя злая доля. Я сочиняю трагедии. Государь! Я умоляю ваше величество выслушать меня. Я поэт. Присущая людям моей профессии мечтательность гонит нас по ночам на улицу. Мечтательность овладела мной нынче вечером. Это чистая случайность. Меня задержали понапрасну. Я не виноват в этом взрыве народных страстей. Ваше величество изволили слышать, что бродяга даже не признал меня. Заклинаю ваше величество…

­ Замолчи! ­ проговорил король между двумя глотками настойки. ­ От твоей болтовни голова трещит.

Тристан-Отшельник приблизился к королю и, указывая на Гренгуара, сказал:

­ Государь! Этого тоже можно вздернуть?

Это были первые слова, произнесенные им.

­ Ха! У меня возражений нет, ­ небрежно ответил король.

­ Зато у меня их много! ­ сказал Гренгуар.

Философ был зеленее оливки. По холодному и безучастному лицу короля он понял, что спасти его может только какое-нибудь высокопатетическое действие. Он бросился к ногам Людовика XI, восклицая с отчаянной жестикуляцией: