Собрание повестей и рассказов в одном томе

Алексей Петрович нашел удобную скамью – и пруд виден вместе с островком и мостком, и сам он спрятан в глубине уютной освещенной полянки – и опустился на нее, глубоко откинувшись на низкую спинку. Все было рядом – и небо, сгоняющее тучи влево, к востоку, и веселое зеркальце пруда, отороченное, как рамой, маслянистой полосой ила, и две березы на левом его полукружье, низко склоняющие над водой ветви, и железная решетчатая ограда фигурного литья за прудом, и голоса людей с аллеи справа… И так хорошо было, отдавшись солнцу, закрыть глаза и чувствовать, что все это рядом.

Он задремал, но слышал шаги слева, слышал, как усаживались там на такую же скамейку, развернутую на дорожку, торцом к пруду.

– Витька! Витька! – донесся счастливый и плачущий молодой женский голос. – Как же ты прошел?

– Что же тут не пройти? – отвечал возбужденно Витька. – Я к тебе в любую темницу пройду.

– Почему в темницу?

– В светлицу. Если бы там в древнем замке на краю скалы сторожили тебя драконы – я бы и туда прошел. Мимо Змея Горыныча и всех его двадцати пяти голов.

Она, не сдерживаясь, заплакала сильней:

– Я тебя люблю, Витька.

– Ну, что за беда, – с нарочитой небрежностью отвечал он. – Я тебя тоже люблю. От этого не плачут.

– Я слабая. И я все еще боюсь.

– Не бойся, Леся, проехало. – Парень еще что-то добавил, но Алексей Петрович не расслышал. Он и не хотел подслушивать, но еще более не хотелось ему, пригревшемуся и завороженному, подниматься и переходить. Да и их он бы вспугнул.

– За что они так тебя? – спрашивала она.

– Ты же знаешь: мозги у нас с тобой не туда повернуты. Не то делаем, не так думаем. Знаешь ты, Леся.

Она помолчала и натянуто спросила:

– Ты скрываешься?

– Нет, – быстро сказал он. – Это пусть они скрываются. Я на своей земле.

– Скажи мне правду, Витька…

– Я тебе правду говорю. Правду, правду и одну только правду. – Он говорил прерывисто, должно быть, лаская ее. – Поправляйся скорей. Придет лето – поедем мы с тобой на Валаам. Там и обвенчаемся. Дадут нам келью, мне на подворье обещали. Рядом, под маленьким окошечком, будет плескаться вода. Кругом ни одной чужой души, все свои. Ты там быстро окрепнешь.

– Витя, а ты на подворье скрываешься, да? Скажи мне.

Твердо, по-мужски:

– Я нигде не скрываюсь, даю тебе честное слово. Ты поправляйся, не думай об этом.

Они умолкли, и надолго. Булькнуло: кто-то бросил в воду камешек. Шелестели за деревьями голоса гуляющих по аллее, с фырканьем пронеслась стайка воробьев. И все теплее, все спокойней и ласковей пригревало солнце. Алексей Петрович опять задремал. Снова заговорили с соседней скамьи, но о чем, он не различал, и снова девушка плакала, а мягкий рокоток парня успокаивал ее. Все было как во сне. И, как во сне, где-то далеко-далеко раздался колокольный звон, сначала мерный, важный, потом все быстрей, все тревожней, собирая голоса, которые принялись вторить ему: бом-бом-бом!

Алексей Петрович напрягся. Голоса то отдалялись, то снова сливались со звоном, словно птицами летая вокруг, подныривая и устремляясь в высь, чтобы возгласить оттуда:

Бом, бом, бом – спешите в храмы Божии,Бом, бом, бом – пока еще, пока еще звонят.

Звон умолк. В тишине девушка попросила:

– Включи.

– Ты опять будешь плакать.

– Я постараюсь. Включи.

Алексей Петрович окончательно очнулся. И, скосив глаза, увидел поверх решетчатой спинки скамьи две склоненные друг к другу головы – одну в белой вязаной шапочке и другую – непокрытую и крупную, в ежике русых волос. Снова ударил звон. «Да это же кассета, песня», – догадался Алексей Петрович. Ударил звон, и парень с девушкой, накинув на плечи друг друга руки и еще теснее прижавшись, повели вместе с глубоким, грудным, красиво и сурово вопрошающим голосом певицы:

Бом, бом, бом – где ж вы, сыны русские?Бом, бом, бом – почто забыли мать?Бом, бом, бом – не вы ль под эту музыкуБом, бом, бом – шли парадным шагом умирать?

Девушка, склонившись, заплакала навзрыд. Парень выключил запись. Алексей Петрович, уже не таясь, смотрел в их сторону. Парень успокаивающе водил рукой по спине девушки и в оцепенении глядел куда-то прямо перед собой.

…Полгода потом Алексей Петрович будет искать эту песню, спрашивая в кругу, где могли ее знать, пока однажды вовсе не молодой человек, сверстник Алексея Петровича по возрасту, не расскажет ему о монахе Псково-Печерского монастыря Романе, который сложил и эту песню, а вместе с нею и многие другие для попечения о запущенной русской душе.

<1995>

Женский разговор