Собрание произведений в одном томе

А кому в этом году исполнится год, я завидую больше всего. С ними и поговорить интересно, и есть о чем. Агу, родной, ты вырастешь, и будут тебе автомобили, и все лекарства, и красивые темные очки, и туфли на шпильках, и библиотеки на роликах, и телепередачи в кассетах, и наш концерт ты будешь носить в кассете вот здесь. И прокрутишь тысячу раз, чтобы еще раз увидеть все это и нас всех. И понять, какими мы были и чего мы хотели. И может быть, скажешь: «Ну что ж. Они по-своему были хороши. Не так, как мы сейчас, но по-своему…»

А теперь смотай все это, спрячь и будь счастлив в этом самом Новом, еще одном году!

Сын мой неосуществленный

Сын мой неосуществленный. Итак, что тебе взять у беспутного отца, покорителя маленьких компаний и больших розовых женщин?

Нерожденный сын мой. Нам гордиться нечем. Рад бы посадить тебя на диван, показать на шкаф, набитый книгами, и сказать: «Смотри, сынок. Отец не будоражил и не бузотерил понапрасну. Все эти три полки он написал крупным стремительным почерком. А ты, негодяй?!»

Или показать на шкаф, набитый черепами черепах, и сказать: «Смотри, сынок, твой отец. На его ракетах летает второе поколение космонавтов. Его формулы используют, чтобы засеять рис, по его чертежам делают кесарево сечение. На кого ты похож? Развратен и гадок. Фу! Да ты пьян, и опять эта девка за дверью…»

Или разгрести кучу детей и вызвать старшего: «Смотри, сынок, сколько твоих законных братьев, а ты? Тебе уже сорок. В кого ты, сынок? Фи! Да ты опять пьян. И уже другая девка под дверью. В кого ты вырос, бандит?»

В меня, сынок, и ни черта ты не откроешь и не напишешь. И не родишь, как не родил я. И я опять пьян, и эту девку ты не знаешь.

И вообще, сынок, выйди-ка и оставь нас, если вообще хочешь появиться на свет.

Падает снег

Для Р. Карцева

Когда разрывается душа, когда бело и белеет за окном.

Сыплет и сыплет.

И тихо в квартире, и мягко сыплет белым, и голые прутики веток качают головками в белых папахах.

Красная ягодка рябины в шапочке.

Падает снег.

Тепло у меня.

Что-то в приемнике потрескивает и превращается в музыку и женский голос.

Только нужно еще тише…

Падает снег.

Воробьи встрепанные заглядывают мне в глаза.

Я – им. Взаимное недоверие.

А я бы их пригласил погреть красные лапки и почирикать…

А снег летает, летает, прежде чем упасть и покориться.

Все бегут по снегу.

Я дома сижу. Все это переживаю.

Играют все, носятся, кричат, лают, прыгают.

Я все это переживаю.

Умом постигаю изнутри. Системой.

Остаюсь в милой неподвижности.

Работаю в тепле воображением…

Следы моих комнатных туфель на снегу.

И если выскочить из них и темпераментно помчаться дальше, оставляя как минимум рубчатые следы носков, а потом в заводе и из них выскочить и помчаться еще, оставляя нижнюю пятерню, стопу за стопой, стелющимся шагом и криком, затухающим вдали.

Падает снег.

Голову нести осторожно.

Не расплескать на бегу кипящую массу недовольств, обвинений, проклятий, сарказма в сосуде из скуки…

Падает снег.

Ложится сверху и укрывает черное, израненное, поваленное, измученное.

Что-то в общих чертах проступает.

Можно и не угадать, что там творилось в жаркую погоду.

Победители, побежденные лежат укрыты.

Тишина. Гладко. Холодно. Светло…

Падает снег.

Что-то там происходило.

Да и что-то еще происходит.

Поздно.

В кепочках белых плодики…

Под снегом города и концертные залы.

Гладко все сверху, а снизу ничего не видать.

Снег падает.

У меня зима…

Мне показалось

Освобождая всех от ответственности за мои высказывания, выражаю личное мнение о будущем, имея в виду что-то вроде конца XX, начала XXI века. Итак, что мне показалось этим жарким летом: дружба будет торжествовать повсеместно. Под этим будет пониматься что-то иное, чем сейчас, но в ней будут искать опору и утешение. Любовь исчезнет в связи с исчезновением личности. Слово «любовь» в теперешнем понимании будет использоваться юмористами. Секс притупится. Он будет более интимным, чем рукопожатие, но не потребует столь строгого уединения. Для его возникновения потребуется гораздо больше времени… Поцелуи скрываться не будут и вытеснят рукопожатие. Интимное сближение обозначит начало, а не конец знакомства.

Супружество сохранится в виде состояния в штате на договорных началах. Требования к супружеской верности, изредка упомянутые в телекомедиях, уже не вызовут смеха, как очень старый анекдот. С моногамией будет покончено еще в XX столетии. Секс очень помолодеет, сократится, примет спортивный характер. Его начало и конец где-то 14–51. Эротика будет поощряться сверху, от этого потеряет популярность. Некоторые болезни будут ликвидированы: сифилис, пневмония, астма, взамен появятся другие – от лекарств, ликвидировавших предыдущие. Опытное население станет избегать врачей с образованием. Процесс обезличивания среди них завершится к концу века. Лечение будет дорого стоить. Редкие врачи станут еще богаче. Посещение больных родственниками прекратится.