Собрание сочинений

Я так и сидел на полу, пока не услышал, как этот Стрэдлейтер закрыл дверь и пошел по коридору к тубзу. Потом только встал.

Охотничий кепарь мой, нафиг, куда-то задевался. Наконец я его нашел. Под кроватью. Надел и этот козырек на затылок сдвинул, как мне больше в жилу, а затем пошел и посмотрел на свою дурацкую рожу в зеркало. Такого месива нигде больше не увидишь. Вся пасть в крови, и подбородок, и даже пижама с халатом. Я с одной стороны перетрухал, а с другой — увлекательно. Столько кровищи — уматно же смотрится. Я в жизни дрался всего пару раз, и меня оба раза колотили. Я вообще-то не сильно крутой. Я пацифист, сказать вам правду.

Катавасия у нас была такая, что Экли наверняка услыхал и проснулся. Поэтому я через душевые шторки пошел к нему — поглядеть, что он, нафиг, делает. Я к нему в комнату вообще почти не хожу. Там всегда воняет как-то не в жилу — все потому, что он весь захезанный и с гигиеной у него голяк.

7

Сквозь шторки из нашей комнаты падало капельку света, и я увидел, что на кровати лежит Экли. Сразу, нафиг, видно, что не спит.

— Экли? — говорю. — Не спишь?

— Не-а.

Там было вполне себе темно, и я наступил на чей-то ботинок и чуть башкой об пол не дерябнулся. Экли вроде как аж сел на кровати и на руку оперся. Вся рожа у него была намазана какой — то белой дрянью — от прыщей. В темноте мог и напугать.

— Ты вообще какого хера тут делаешь? — говорю.

— В смысле — какого хера? Я друшлять пытался, пока вы хай не подняли. Вы чего там вообще собачились?

— Где тут свет? — Я никак не мог найти выключатель. Шарил руками по всей стенке.

— На фига тебе свет?.. Вон, под рукой у тебя.

Наконец я его нашел и зажег. Этот Экли прикрылся, чтоб светом глаза не резало.

— Бож-же! — говорит. — Чего это за херня с тобой? — Это он про кровь и всяко-разно.

— Это мы со Стрэдлейтером, нафиг, посрались, — говорю. Потом сел на пол. У них в комнате никогда кресел не было. Хрен его знает, что они с ними тут сделали. — Слышь, — говорю, — а ты в канасту не хочешь сыграть?

— Да у тебя еще кровь идет, елки-палки. Ты приложил бы что-нибудь.

— Перестанет. Слышь. Так ты будешь в канасту или не будешь?

— В канасту, елки-палки. Ты вообще в курсах, сколько сейчас времени?

— Еще не поздняк. Всего где-то одиннадцать, полдвенадцатого.

— Всего где-то! — говорит Экли. — Слышь. Мне утром вставать на мессу, елки-палки. А вы там — орать и сраться, нафиг, посреди… А какого хера вообще дрались?

— Долго рассказывать. Не хочу тебя грузить, Экли. Думаю о твоем благополучии, — говорю. Я ему никогда про свою жизнь не рассказывал. Во-первых, он еще тупее Стрэдлейтера. Рядом с Экли Стрэдлейтер — нафиг, гений. — Эй, — говорю, — а ничего, если на койке Эли сегодня посплю? Он же до завтра не вернется? — Я, нафиг, отлично знал, что не вернется. Эли ездил домой почти на каждые, нафиг, выходные.

— Не знаю я, когда он, нахер, вернется, — говорит Экли.

Ух как меня такое достает.

— Это в каком смысле, нахер, ты не знаешь, когда он вернется? Он же всегда только в воскресенье вечером приезжает, нет?

— Да, но, елки-палки, я ж не могу разрешать кому попало спать на его койке, если им приспичит.

Я чуть не сдох. Не вставая с пола, дотянулся и потрепал его, нафиг, по плечу.

— Ты просто принц, сынок, — говорю. — Знаешь, что ты принц?

— Нет, я в смысле… Я ж не могу никому сказать: валяй, спи…

— Настоящий принц. Ты, сынок, — джентльмен и истинный ученый. — И это вообще-то правда. — А у тебя случайно покурки не найдется? Скажи «нет» — или я на месте сдохну.

— Вообще-то нет. Слышь, так вы за каким хером подрались-то?

Я ему не ответил. Только встал, подошел к окну и выглянул. Мне вдруг так одиноко стало. Уж лучше б я, наверно, и точно сдох.

— Так вы все-таки из-за какого хера дрались? — спрашивает Экли уже, наверно, в полусотый раз. Зануда, ни дать ни взять.

— Из-за тебя, — говорю.

— Из-за меня, елки-палки?

— Ну. Я защищал твою, нафиг, честь. Стрэдлейтер сказал, что ты — говнецо человечек. А я такого спустить ему не мог.

Тут он разгоношился:

— Правда? Шутишь? Правда, он так сказал?

Я ответил, что шучу, а затем пошел и лег на кровать Эли. Ух как мне было паскудно. Так, нафиг, одиноко.

— У вас тут воняет, — говорю. — Твои носки добивают аж досюда. Ты их что, в стирку не сдаешь?

— Если не нравится, ты знаешь, что делать, — говорит Экли. Остряк, тоже мне. — Как насчет свет, нафиг, выключить?

Только сразу выключать я не стал. Полежал на койке Эли, подумал про Джейн и всяко-разно. Меня просто сносило с тормозов все это долбанутое безумие, когда я думал, как они со Стрэдлейтером сидят где-то в машине этого толстожопого Эда Бэнки. Стоит подумать про такое — и в окно прыгнуть хочется. Фигня в том, что вы Стрэдлейтера не знаете. А я его знал. Почти все парни в Пеней только трепались про то, как они все время девчонок сношают, — вот Экли, например, — а этот Стрэдлейтер и впрямь их сношал. Я лично знал по крайней мере двух, кого он оприходовал. По-честному.

— Экли, а расскажи мне о своей увлекательной жизни, сынок, — говорю.