Читаем Собрание сочинений полностью

Собрание сочинений

– шипенье, брызги, чахи, хлопанье лопнувшей камеры на всю Европу

Колючки осколки и брызги.

«Заюская гугулица» – (сравни: юсь, выусить как шерсть, моллюски) – тонкая, как волос блондинки, как математика. Гугулица – дикое у-у гу, – чудище на тонкой плюсне – ножке.

РИСУНКИ СЛОВ: (Терентьева, Крученых, И. Зданевич)

1 Свороченные головы – мочедан (чемодан), шрамное лицо, мрачья физиономия и др.

2 Двухглавые слова – я не ягений, випту исусами (отчаянно пьяный)

3 Сломанное туловище – мыслей (ударение на е), Овделия (исковерк: офелия)

4 Троичные в брюхе – злостеболь (злость и боль), брендень (бред, дребень, раздробленный день). Вчимдела.

5 Мохнатые слова

– беден, как церковная лектриса (притягивает крысу), пеечка (мягкое, круглое, пенистое), случайка и др.

6 Третья нога – летитот (летит от) во сне на Козерога.

7 Однорельсные – жизь (вместо: жизнь), нра (нравится)

8 Трехрельсные – циркорий (вставная буква р)

9 Свыжатой серединой – сно (вместо сон)

Еще возможны композиции: из разных кривых, лучистая, симультане, пятнистая и пр.

ХРЖУБ

карабкающийся

по прямому проводу

птиц

– Легкость (вертикальная фраза) и тяжесть (хржуб).

В заумных словах, освобожденных от груза смысла, наибольшая сила и самостоятельность звука, крайняя легкость (фьят, фьят; мечтаянный пюнь) и крайняя тяжесть (дыр-бул-щыл, хряч сарча Крочо, хо-бо-ро, хружб).

Чередование обычного и заумного языка – самая неожиданная композиция и фактура (наслоение и раздробление звуков) – оркестровая поэзия, все сочетающая

Замауль!..

Ю. Деген. И. Терентьев^*

Юрий Деген¹

Живопись и графика футуристов, повергшая в негодование мир своей кажущейся нелепостью, перестала смущать и отпугивать от себя зрителя с появлением картин И. Терентьева. Редко какой иной художник сумел совместить в своем творчестве так, как это сделал И. Терентьев, последние технические достижения школы, к которой он принадлежит, с тем неуловимым очарованием, свойственным всякой художественной школе и делающей его произведения приемлемыми равно для всех. По характеру психологии своего творчества И. Терентьева лучше всего могли бы мы сравнить с Обри Бердслеем²: у него, как и у английского графика, ту же изысканную утонченность и остроту приобретают художественные приемы современных им художников и их единомышленников в искусстве. Ни тот, ни другой не стремятся к «новым словам». Они не изобретают, но приобретают и, согласно своему темпераменту и своим вкусам, усовершенствуют и утончают приобретенное. Это чуткие художники гротеска, люди высокоодаренные и остроумные. Разница между ними только во времени.

Для Обри Бердслея последним словом искусства был символизм, для И. Терентьева таким же последним словом является футуризм. И в то время, как Бердслей в утонченные формы своих символических произведений облекал демонизм, И. Терентьев, сын нового века, замысловатыми линиями, мастерскими ударами кисти и преломляющимися плоскостями, характерными для футуристической живописи, гримирует любовь к ресторану, некоторое простодушие и большую долю остроумия.

В прошлом году, в Тифлисе, некоторые произведения И. Терентьева были выставлены на «Выставке московских футуристов»³, состоявшейся в помещении редакции ежемесячника «Арс». Большинство его произведений хранятся в Москве в частных собраниях В. Ф. Ходасевича⁴

, Н. Гнесиковой, у художника А. А. Рыбикова и др. В Тифлисе в собрании А. И. Канчели⁵, у С. В. и В. В. Панфиловых, у Е. К. Кранц, Е. К. Лазаревой, у Бориса Корнеева⁶ и мн. других.