Собрание сочинений

Снег идет – идет уж который день.Так метет, хоть черный пиджак надень.Городок замело. Не видать полей.Так бело, что не может быть белей.Или – может: на то и часы идут.Но минут в них меньше, чем снега тут.По ночам темнота, что всегда быланепроглядна, и та, как постель, бела.Набери, дружок, этой вещи в горсть,чтоб прикинуть, сколько от Бога верст -мол, не зря пейзаж весь январь молилраз дошло насчет даровых белил.

Будто вдруг у земли, что и так бедна,под конец оказалась всего однасторона лица, одна щека.На нее и пошли всех невест шелка.Сильный снег летит с ледяной крупой.Знать, вовсю разгулялся лихой слепой.И чего ни коснется он, то самопревращается на глазах в бельмо.Хоть приемник включить, чтоб он песни пел.А не то тишина и сама – пробел.А письмо писать – вид бумаги пылостужает, как дверь, что прикрыть забыл.

И раздеться нельзя догола, чтоб лечь.Не рубаха бела, а покатость плеч.Из-за них, поди, и идут полкина тебя в стекле, закатив белки.Эх, метет, метет. Не гляди в окно.Там подарка ждет милосердный, номускулистый брат, пеленая глушьв полотнище цвета прощенных душ.1990, South Hadley

Presepio [81]

Младенец, Мария, Иосиф, цари,скотина, верблюды, их поводыри,

в овчине до пят пастухи-исполины– все стало набором игрушек из глины.В усыпанном блестками ватном снегупылает костер. И потрогать фольгузвезды пальцем хочется; собственно, всемипятью – как младенцу тогда в Вифлееме.Тогда в Вифлееме все было крупней.Но глине приятно с фольгою над нейи ватой, разбросанной тут как попало,играть роль того, что из виду пропало.Теперь ты огромней, чем все они. Тытеперь с недоступной для них высоты

– полночным прохожим в окошко конурки -из космоса смотришь на эти фигурки.Там жизнь продолжается, так как векаодних уменьшают в объеме, покадругие растут – как случилось с тобою.Там бьются фигурки со снежной крупою,и самая меньшая пробует грудь.И тянет зажмуриться, либо – шагнутьв другую галактику, в гулкой пустынекоторой светил – как песку в Палестине.декабрь 1991

Портрет трагедии