Собрание сочинений (София, 11 книг)

Дон Хуан спросил, нравится ли она мне, нахожу ли я ее привлекательной и успокаивает ли меня ее присутствие. Я не мог говорить, но каким-то образом мне удалось поведать ему о своих ощущениях. Она нравилась мне бесконечно. Без какой-либо очевидной связи или причины я подумал, что она, должно быть, образец доброты и ее участие в том, что дон Хуан проделывает со мной, совершенно необходимо. Дон Хуан снова заговорил. Он сказал, что, если она мне действительно так нравится, я должен проснуться в ее доме. Меня приведет туда чувство тепла и привязанности к ней. Я ощутил прилив веселья и безрассудства. Всепоглощающее возбуждение струилось сквозь мое тело. Она словно дезинтегрировала меня. Мне было все равно. И я радостно ринулся в неописуемую черноту, а затем обнаружил, что сижу на диване рядом с молодой женщиной в ее доме.

Когда первый приступ животной паники прошел, я почувствовал, что в каком-то смысле не являюсь полным. Чего-то во мне не хватало. Но опасности я не чувствовал. В уме промелькнула мысль о том, что все это — сон, который я вижу на скамейке в сквере на главной площади Оахаки рядом с доном Хуаном, где я на самом деле нахожусь и где через некоторое время проснусь.

Молодая женщина помогла мне подняться и отвела в ванную комнату. Ванна была наполнена водой. Тут я обнаружил, что на мне нет одежды — я был совершенно голым. Она осторожно помогла мне забраться в ванну и поддерживала меня, пока я там находился.

Через некоторое время она помогла мне выбраться из ванны. Я был слаб и чувствовал себя разбитым. Я лег на диван в жилой комнате. Женщина подошла так близко, что мне было слышно, как бьется ее сердце, как кровь течет в ее жилах. Глаза ее излучали нечто, бывшее не светом и не теплом, но чем-то странно промежуточным, сочетавшем в себе свойства и того, и другого. Я знал, что вижу жизненную силу, исходящую от ее тела сквозь глаза. Все ее тело было как топка. Оно светилось.

Все мое существо пронзила странная дрожь, словно нервы мои были обнажены и кто-то дергал за них. Ощущение было подобно агонии, потом я то ли упал в обморок, то ли уснул.

Проснулся я оттого, что кто-то прикладывал мокрое полотенце к моему лицу, затылку и шее. Я лежал на кровати. Молодая женщина сидела у изголовья. Рядом стоял столик, а на нем — миска с водой. В ногах кровати стоял дон Хуан с моей одеждой, перекинутой через руку.

Я полностью проснулся и сел. Я был накрыт одеялом.

— Ну что, путешественник? — с улыбкой спросил дон Хуан. — Теперь ты уже собрался воедино?

Это было все, что я помнил. И, рассказывая этот эпизод дону Хуану, я вспомнил еще один фрагмент. Дон Хуан смеялся надо мной и дразнил по поводу того, что обнаружил меня голым в постели незнакомой женщины. Меня это тогда жутко разозлило. Я оделся и ринулся прочь из дома.

Дон Хуан догнал меня на лужайке перед домом. Совершенно серьезно он заявил, что я снова стал отвратительно тупым — самим собой. Что своим смущением я собрал себя воедино и это говорит ему, что моему чувству собственной важности по-прежнему нет предела. Однако вслед за этим он примирительным тоном добавил, что сейчас все это не имеет значения, поскольку мне удалось главное — сдвинуть точку сборки очень глубоко влево и перенестись благодаря этому на огромное расстояние. И это поистине замечательно. Он продолжал говорить о чудесах и тайнах, но мне было не до него. Я попал в перекрестный огонь испуга и чувства собственной важности. Я почти дымился. Ведь я был уверен, что дон Хуан загипнотизировал меня там, на скамейке, а затем переправил в дом этой женщины и что вдвоем они проделали со мной там что-то ужасное.

И тут мою ярость как отрезало. В окружающем мире было нечто ужасающее, нечто, повергшее меня в состояние сильнейшего шока. Гнев мой мгновенно испарился. Но прежде, чем я успел разобраться в своих мыслях, дон Хуан ударил меня по спине, и от всего, что произошло, не осталось и следа. Я оказался в состоянии своей обычной повседневной глупости. Разинув рот, я радостно внимал дону Хуану, не беспокоясь о том, нравится ему это или нет.

О втором фрагменте я тоже рассказал дону Хуану. И, рассказывая, понял, что он не только сдвигал меня в состояние повышенного осознания, но иногда и возвращал в нормальное состояние. Это позволяло ему справиться с моими эмоциональными вспышками.

— Забвение — вот единственное, что способно успокоить того, кто путешествует в неизвестном, — прокомментировал он. — Какое это облегчение — снова оказаться в обычном мире!

В тот день ты совершил нечто грандиозное. Я мог тогда принять единственное трезвое решение — вообще не дать тебе на этом сосредоточиться. И как только ты по-настоящему запаниковал, я сдвинул тебя в нормальное состояние осознания. Я сдвинул твою точку сборки туда, где нет сомнений. Для воина существует две позиции точки сборки, в которых нет места сомнениям. В одной из них сомнений нет, потому что ты знаешь все. В другой — позиции нормального осознания — сомнений нет, потому что ты не знаешь ничего.