После звонка, когда шум перемены улегся в коридорах, стихийно возникшая комиссия направилась к дверям седьмого «А»: Тамара Константиновна со своей медлительной, бережной походкой, Олег Владимирович, выступающий вперевалочку, Иван Поликарпович, как всегда высоко державший свою седую голову, поминутно расправляющий крючковатым пальцем усы, Жора, он же Егор Филиппович Локотков, едва сдерживающий мальчишескую прыть в ногах.
Обсуждение урока началось еще в коридоре, как только дверь класса захлопнулась за нашими спинами.
Олег Владимирович, забежав вперед, склонив на плечо свою крупную, с дремучими бровями голову, с первого же слова выразил опасение:
— Простите, Андрей Васильевич, не выльется ли в конце концов такое коллективное заучивание в сухую зубрежку?
— Да, если пустить на самотек, если не принять мер, непременно выльется. Это самая большая опасность.
— Если не принять мер? А какие меры вы принимаете?
Но в эту минуту мы подошли к дверям учительской, и я не успел ответить Олегу Владимировичу.
Собравшиеся здесь учителя прекратили разговоры, уставились на нас с любопытством. Тамара Константиновна, почувствовав общее внимание, повернулась ко мне, широкая, монументальная, со взглядом, направленным прямо в переносицу.
— Фокусы! — заявила она громко. — Никому не нужные фокусы! Такое у меня впечатление, Андрей Васильевич.
Я развел руками.
— Могу только возразить, что не согласен с вами.
— Разумеется, — презрительно дернула углом сочного рта Тамара Константиновна.
— Минуточку, — перебил ее Иван Поликарпович, — Хочется беспристрастно разобраться… Олег Владимирович тут задал интересный вопрос: какие меры принимаете вы, Андрей Васильевич, чтобы избежать опасности зазубривания? Весьма любопытно, как вы ответите.
Учителя повставали со своих мест, один за другим направились от стола в нашу сторону. Олег Владимирович придвинулся вплотную, на красном широким лице — обостренное внимание. Иван Поликарпович возвышался передо мной, чуть закинув назад седую голову, бережно трогая согнутым костлявым пальцем усы, — невозмутимый, строгий, беспристрастный судья, — ждал ответа.
Я вынул из тетради одну из карточек-вопросников.
— Пока только такие меры.
Иван Поликарпович не спеша взял карточку, не спеша достал из кармана очки, не спеша оседлал свой нос, нахмурясь, стал вчитываться.
— М-да… Я не специалист по русской грамматике, но вопросы в этой карточке мне кажутся не совсем обычными.
— Если они будут обычные, трафаретные, то на них легко будет готовить и трафаретные ответы. Все спасение от зубрежки, что вопросы необычны. Ученики не должны заучивать готовые ответы из учебников, а искать их самостоятельно.
— Любопытно. — Иван Поликарпович вертел в руках карточку. — Ну, а если и такие карточки не окажутся падежным средством?
— Попробую найти что-то другое.
— Что?
— Не знаю.
— А не получится так, что вы примиритесь с зазубриванием?
— Не получится. Я тогда прекращу эти занятия и признаю во всеуслышанье свое поражение.
Учителя плотно обступили нас. Тамара Константиновна протянула руку к карточке.
— Фокусы! И не только ненужные, но и небезопасные. — Она небрежно проглядела карточку и сунула ее стоявшему рядом с ней Акиндину Акиндиновичу.
Тот пугливо взглянул и передал дальше. Карточка пошла по рукам.
— Все-таки мне не совсем ясно, как вы думаете добиться успеха, — задумчиво, даже с ноткой какого-то соболезнования в голосе произнес Иван Поликарпович.
Учителя, тесно окружившие меня, глядели одни с отчужденным любопытством, другие, вроде Акиндина Акиндиновича, с опаской. Но как у тех, так и у других я читал в глазах откровенное недоверие. И это недоверие, и соболезнование в голосе Ивана Поликарповича, и враждебность Тамары Константиновны заставили меня с какой-то болезненной остротой почувствовать значительность минуты. Если сейчас не сумею ответить, не смогу убедить в своей правоте, все от меня отвернутся. Работать среди подозрительной настороженности, искать, не рассчитывая на чье-либо дружеское участие, знать наперед, что и сегодня, и завтра, и послезавтра будешь одиноким. Нет! Это верное поражение, надо устоять сейчас, надо ответить! Искренне, не прикидываясь всемогущим. Только искренность может вызвать доверие.
И, глядя прямо в выцветшие стариковские глаза Ивана Поликарповича, я заговорил: