Собрание сочинений. т.2.

Господин де Казалис минуту поколебался. Затем, не найдя, что прибавить, вышел. На него обрушилось непоправимое несчастье. Но отдаленную опасность он предпочитал опасности немедленного объяснения. Дети не вырастают в один день, и у него будет достаточно времени, чтобы укрыться от притязаний наследника. Лучше всего молчать и ждать. Потом, когда Бланш будет в монастыре, он сумеет найти ее сына и завладеть им. Г-ну де Казалису было известно, что Филипп бежал в Италию, — стало быть, ребенка мог взять только его брат. Поэтому он решил установить слежку за Мариусом.

А пока что г-н де Казалис вернулся в Париж, куда его призывали обязанности депутата. Гнев — плохой советчик, и он решил спокойно обдумать, как ему вести себя в дальнейшем.

V

Бланш прощается с миром

Три недели Бланш находилась между жизнью и смертью. Тяжелое нервное потрясение, обрушившееся на нее в ту ночь, когда она стала матерью, вызвало родильную горячку, которая едва не убила ее. Все это время у постели больной неотступно находились Фина и аббат Шатанье. Уезжая, г-н де Казалис рассчитал г-жу Ламбер, в которой уже не было надобности, и двери маленького домика вновь широко открылись перед цветочницей. Никто больше не охранял Бланш. Г-н де Казалис удовольствовался одним: он поручил племянницу священнику. Депутат рассчитывал, что к моменту его возвращения в Марсель Бланш будет уже заживо похоронена в стенах какого-нибудь монастыря.

Бланш понемногу поправлялась. Нежность и забота, которыми она была окружена, свежий живительный морской воздух, свободно проникавший через распахнутые окна, возвращали ее к жизни, хотя в душе она жаждала умереть, покинуть этот мир, где на ее долю выпало столько страданий. Когда врач сказал, что она спасена, Бланш посмотрела на Фину широко раскрытыми печальными глазами тяжелобольной и промолвила с тенью улыбки на губах:

— Как хорошо было бы сойти в могилу!.. Теперь придется снова страдать.

— Не говорите так! — воскликнула молодая девушка. — Могила холодна… Любите, творите добро — и вы обретете счастье.

Она поцеловала мадемуазель де Казалис, и, растроганная, та ответила:

— Вы правы, я забыла, что можно заботиться о благе обездоленных и в этом находить утешение.

С тех пор дело пошло на поправку. Скоро Бланш могла уже вставать: дотащившись до окна, она погружалась взглядом в расстилавшийся перед ней необозримый морской простор. Это успокаивало ее. Ничто так не исцеляет, как созерцание синей глади Средиземного моря: его безмятежная ширь и величавый покой утоляют страдания.

Однажды ясным утром, сидя у открытого окна и устремив взор в голубоватую дымку горизонта, Бланш поведала аббату Шатанье о своем твердом решении уйти в монастырь.

— Отец мой, — сказала она, — с каждым днем силы возвращаются ко мне, и так как мирская жизнь больше не для меня, я хочу, чтобы первые же шаги после выздоровления привели меня к богу.

— Дочь моя, — ответил священник, — это очень серьезное намерение. Прежде чем благословить вас на пострижение, я должен напомнить о тех благах, от которых вы отказываетесь.

— Это бесполезно, — живо прервала его Бланш. — Мое решение неизменно… Вы знаете, почему я намерена посвятить себя богу. Вы сами указали мне на божественную любовь, как на единственное средство подавить в душе любовь земную, сгубившую меня. Не обращайтесь со мной, как с ребенком; прошу вас, смотрите на меня как на женщину, которая много выстрадала и должна искупить свои грехи… Поверьте, отец мой, для меня нет блага выше душевного спокойствия, и если я обрету радость божьего прощения, мне не придется сожалеть о тех ничтожных мирских радостях, от которых я охотно отказываюсь… Не мешайте мне посвятить себя богу.

Аббат Шатанье склонил голову. Бланш говорила так искренне, с таким волнением, что он понял: на бедную девочку снизошла благодать, и он не вправе лишать ее радости самоотречения.

— Я отнюдь не собиралась обсуждать мое решение, — продолжала выздоравливающая более спокойно, — я хотела только посоветоваться с вами, в какой монастырь мне поступить. Повторяю, я чувствую себя окрепшей. Не позднее чем через неделю я покину эти места; здесь каждый камень напоминает мне о прожитой жизни, недолгой, но полной страсти и мук.

— Я уже думал об этом, — ответил священник, — и считаю, что вам лучше всего пойти в монастырь ордена кармелиток.

— Кармелитки живут затворницами?

— Да, они ведут созерцательную жизнь и коленопреклоненно молят бога ниспослать прощение миру. Жизнь этих монахинь полна молитвенного экстаза… Ваше место среди них. Вы слабы, вам нужно забыть все, воздвигнуть непреодолимую преграду между вами и вашей юностью. Я советую вам укрыться в монастыре, вдали от людей, и посвятить свою жизнь горячим молитвам, дарующим забвение и небесное блаженство.

Бланш смотрела на море. Слова священника вызвали слезы на ее глаза. Помолчав немного, она прошептала, словно про себя: