Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость

Констанс подошла к Шарлотте и, став позади нее, вглядывалась в тонкий профиль мертвого сына, покоившегося среди цветов. Она по-прежнему не плакала. Медленно скользнув взглядом по постели, как бы желая навеки запечатлеть в душе горестное зрелище, она перевела глаза на бумагу, чтобы увидеть хоть эти карандашные штрихи — все, что останется от обожаемого Мориса, когда земля поглотит его. Шарлотта, почувствовав ее присутствие, вздрогнула, подняла голову. Ей стало страшно, и она не посмела заговорить с Констанс. Женщины обменялись молчаливым взглядом. Какой же болью отозвался в сердце матери перед лицом смерти, обратившей в небытие порожденную ею жизнь, вид этого цветущего, прелестного личика в нимбе золотых волос, подобного молодому светилу лучезарного будущего!

Но тут Констанс ждало новое испытание: до ее слуха явственно донесся шепот, тихие голоса, о чем-то переговаривавшиеся у самых дверей гостиной. Она не пошевельнулась и продолжала стоять позади Шарлотты, вновь принявшейся за портрет. Несчастная Констанс напряженно вслушивалась, и хотя она заметила Марианну и г-жу Анжелен, которые сидели у двери, полускрытые складками портьеры, она все еще медлила войти в гостиную.

— Бедная мать, — шептала г-жа Анжелен, — она словно предчувствовала несчастье… Когда я поведала ей мою печальную историю, она ужасно встревожилась… Для меня все кончено. А теперь, когда смерть вошла в этот дом, все кончено и для нее.

Последовала пауза. После такого признания г-жа Анжелен почувствовала потребность высказаться и продолжала:

— А вы, если не ошибаюсь, должны рожать в следующем месяце? Это уже одиннадцатый, и если бы не два выкидыша, у вас было бы уже тринадцать… Одиннадцать детей — это не ровный счет, надеюсь, вы дойдете до дюжины.

Она совсем забыла, что рядом покойник, едва приметная улыбка тронула ее губы, словно глухая зависть отступила перед этой всепобеждающей плодовитостью.

Но Марианна живо запротестовала:

— О, на сей раз хватит! Двенадцатому не бывать! Подумайте сами, ведь мне уже сорок один год. Пора и отдохнуть, я свое дело сделала. Теперь пусть рожают мои дочери и сыновья.

И Констанс задрожала, охваченная новым приступом отчаяния, разом высушившего ее слезы. Она исподтишка посмотрела на эту мать десяти живых детей, на ее полный стан, на эту женщину, беременную одиннадцатым ребенком, принесшую сюда, в дом, который посетила смерть, зревшую в ней жизнь. Констанс с удивлением убедилась, что Марианна все еще свежа, пышет здоровьем и бодростью, полна надежд. И в этот самый страшный и сокровенный миг ее жизни, когда она потеряла свое единственное дитя, та, другая, была здесь, у смертного одра, подобная щедрой богине плодородия, чрево которой было источником неиссякаемой жизни…

— А потом, — добавила Марианна, — вы забываете, что я уже бабушка… Да вот, кстати, можете полюбоваться, кто мне дает отставку!

Кивком головы она указала г-же Анжелен на служанку Шарлотты, которая, выполняя распоряжение хозяйки, принесла маленькую Берту, чтобы мадам могла покормить малютку, не спускаясь к себе. Не смея войти в эту комнату скорби, девушка остановилась в дверях гостиной, но девчурка развеселилась, рассмеялась, замахала пухленькими ручонками. Шарлотта, заслышав голос дочки, поспешила встать, тихо прошла через гостиную и унесла ребенка в соседнюю комнату, чтобы его покормить.

— Какая прелестная крошка! — прошептала г-жа Анжелен. — Эти маленькие существа, как цветы, вносят свежесть и свет повсюду, где бы они ни появились.

Констанс словно молнией ослепило. В этот полумрак, где мерцало лишь пламя восковых свечей, где, казалось, сам воздух, напоенный запахом срезанных роз, оцепенел в неподвижности, ребенок внес дыхание весны, свежую, чистую струю ветерка, залог жизни. И это была убедительная победа многодетной матери, это был плод ее плода, это сама Марианна как бы продолжала давать жизнь через своего сына, давшего жизнь своей дочери. Марианна улыбнулась мысли о том, что она уже бабушка, и от этого она становилась еще краше, еще величественнее, она была началом того источника, который ширился без конца и края. Ударом топора отозвалась страшная утрата в сердце Констанс: она, подобно дереву, срубленному под самый корень, уже не способна была дать жизнь новым побегам.

Еще с минуту, словно в забытьи, постояла Констанс в спальне, где покоилось тело ее сына. Потом, решившись, вошла в гостиную, похожая на леденящий призрак. Все поднялись; каждый, целуя ее, вздрагивал от прикосновения к этим холодным щекам, которые уже не согревала кровь. Глубокая жалость сжимала сердца, настолько страшна была Констанс в своем спокойствии. Все старались найти слова утешения, но она остановила их коротким взмахом руки.

— Все кончено, — сказала она. — К чему слова? Все кончено, кончено навсегда.

Госпожа Анжелен рыдала, муж ее вытирал невидящие мутные глаза. Марианна и Матье, плача, держали руки Констанс в своих. А она, вся одеревеневшая, по-прежнему не плакала и, отвергая утешения, монотонно повторяла: