Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена

Признаюсь, что поначалу подобный прием взволновал меня. Это было не обсуждение, а скорее избиение. Только что явившегося из провинции новичка-дебютанта, который пожелал пристроить в театр какого-нибудь драматургического урода, наверно, не встретили бы таким улюлюканием. У него обнаружили бы, по крайней мере, хоть каплю таланта, ему оставили бы надежду. Меня же схватили за шиворот, осудили, расстреляли; мне осталось только лечь и умереть на обломках моей пьесы. Наша славная театральная критика, возбуждающая — как всем известно — зависть у других народов, школа, которая поддерживает на столь высоком уровне вкус нашей публики и в роли доброй советчицы уже одарила Францию многими гениальными драматургами, словом — сие литературное учреждение изгнало меня со сцены одним движением непогрешимой учительской указки. Я был обескуражен на целые сутки; опустив голову, сгорая от стыда, я спрашивал себя, отважусь ли еще когда-нибудь выступить перед публикой?

Однако, вопреки моему благоговейному уважению к критике, во мне вскоре пробудилась потребность понять, что произошло. Меня раздавили, стерли в порошок, со мной покончили, меня уничтожили,

 — это было бесспорно; оказалось, что у меня нет ни стиля, ни мысли и ни малейшего намека на талант, — я первый понял это; но потом мне захотелось чего-нибудь более определенного, захотелось каких-нибудь веских доводов, ясности на будущее. Вознамерилась ли критика закрыть передо мной двери театра навсегда? Боюсь, что так. Я перечитал критические статьи, поразмыслил и признаюсь, что отныне всякая попытка проникнуть на сцену будет с моей стороны лишь свидетельством недостойного упрямства. Для меня не нашлось ни одного смягчающего обстоятельства. Я был лишен даже тех утешений, которые выпадают на долю освистанных водевилистов. Одни только тумаки. Ты нам мешаешь, пошел вон! А главное — не возвращайся. Есть на свете пряные стихоплеты, фабриканты пьес по пятаку за штуку, есть сомнительные авторы, словно рожденные для того, чтобы писать для театра. Но только не я. Когда я пытаюсь сочинять пьесы, то совершаю столь чудовищный поступок, что впору тащить меня в ближайший полицейский участок. Если все написанное о «Наследниках Рабурдена» имеет какой-нибудь смысл, то смысл здесь только один: бесповоротный отказ и угроза встретить меня дубинкой, если когда-либо я отважусь на новую попытку.