Черная соломенная шляпка капором за неимением лент подвязана под подбородком тесемкой. Темное платье плотно облегает худое тело; порыжевшая от времени шаль висит на костлявых плечах, как на двух гвоздях; немеющие ноги сгибаются с трудом и жалобно шаркают; концы шали прикрывают иззябшие руки, на локте старая корзинка с продавленным боком.
Они бредут, низко опустив голову, и в задумчивости шевелят губами, как ребенок, шепчущий молитву. Обрамленное черными полями шляпы бледное увядшее лицо похоже на высохший плод; мякоти больше нет, осталась лишь кожа, напоминающая влажный пергамент; голубые водянистые глаза потускнели. И все же в их остановившемся, как будто безжизненном взгляде сохранилась еще былая нежность и какой-то затаенный порыв.
С годами старушки ссохлись, стали ростом с ребенка. Если не видеть опущенного лица, скрытого полями черной шляпы, то такую старушку можно принять за школьницу: у нее, как у девочки, тонкая фигурка, худенькие руки, и во всем облике есть что-то беспечное и молодое. Но стоит ей поднять голову, и вы с ужасом увидите, что у этой девочки мертвенно-бледное лицо, изрытое морщинами, свидетельствующими о страстях и страданиях целой жизни.
Двадцатилетний юноша с готовностью устремляется в погоню за парой молоденьких ножек в белоснежных чулках, которые приоткрыл перед ним нечаянный порыв ветра. А я охотнее следую за старушками с голубыми глазами. Они идут, не глядя по сторонам, шагая машинально, точно лунатики.
Старушки эти всегда ходят в одиночку, не так, как шестнадцатилетние красотки, которые, весело смеясь, разгуливают стайками, загородив весь тротуар. Одинокие, смиренные, они тихонько пробираются в толпе, их никто даже не замечает.
Я знаю их всех — и тех, что проходят по кварталу Пантеона, и тех, что бродят по Монмартру. И в теплые ясные дни, и в стужу, стоит лишь мне увидеть одну из таких старушек, я тотчас устремляюсь за ней, стараясь приноровиться к ее шагу. Мне доставляет удовольствие идти следом за этим хрупким и беспомощным существом. Было время, когда я по наивности не подозревал, что это за таинственные создания, и я задался целью узнать, где же все-таки живут старушки с голубыми глазами. Их остановившийся взгляд возбуждал мое любопытство, я хотел во что бы то ни стало проникнуть в их жизнь и готов был пойти к каждой из них — как иные ходят к молодым красоткам, которые всегда охотно расскажут вам свою историю.
Три года я ходил за этими старушками, но мне так и не удалось узнать, откуда они появляются и куда исчезают. Вот, скажем, я вдруг заметил одну из них. Она словно из-под земли выросла. И я терпеливо иду за нею по пятам. Хмурая, безучастная ко всему, она движется будто заведенная. Убаюканный созерцанием этой мерной поступи, я даже задремлю на мгновение, а когда я снова открою глаза, ее уже нет. Право же, я уверен, что она провалилась сквозь землю.
И так каждый раз старушки с голубыми глазами ускользали от меня, я не мог удовлетворить свое любопытство. Раздумывая над этой безуспешной погоней, я склонен предположить, что старушки с голубыми глазами — лишь тени красавиц, которые умерли от любви и возвращаются на землю, чтобы вновь пройти по тем местам, где они познали столько любовных утех. Поэтому я благоразумно решил прекратить поиски и предпочел думать, что у них нет жилья на земле и что они каждое утро пробуждаются от вечного сна, чтобы вечером снова уснуть.
Вот уже десять лет я встречаю этих старушек, и они совершенно не меняются, ни одной новой морщинки не выступает у них на лице. И, право, мне думается, что эти молчальницы действительно бессмертны. Сколько сладостных романов создавал я в своем воображении, когда ясным майским утром шел со щемящим сердцем вслед за одной из них!.. Она пробуждалась от своего оцепенения под лучами весеннего солнца и лаской теплого ветерка. Порой она останавливалась, и, устремив взгляд куда-то вдаль, глубоко вздыхала.
Какие юные чувства вновь вспыхивали тогда в ее иссохшем с годами, немощном теле? Какие воспоминания о далеких веснах молодости рождали вздох, приоткрывавший плотно сжатые губы?
И я спрашивал себя, какими же были когда-то эти старушки с голубыми глазами? Сколько страшного и трогательного могли бы они рассказать о себе. Откуда взялись они, похожие друг на друга, словно сестры, в одинаковых черных шляпах, с одинаковыми порыжевшими шалями на плечах? Как попали эти одинокие старухи сюда, на парижские улицы? Они появлялись таинственно, казалось, что они, столь похожие лицом и одеждой, даже не знакомы между собой, и все же, увидев их, можно было с уверенностью сказать, что все они принадлежат к одной несчастной семье.
Как знать? Может быть, они всегда были такими сгорбленными и старыми? А может быть, все они пережили одинаково бурную молодость и, сгорев в ее огне, высохли, сморщились и стали бессмертными.
Меня больше привлекало последнее предположение. Я представлял их себе в белых кисейных платьях с розовыми лентами. Весело смеясь, танцуют они в Клозри прошлого столетия и посылают мужчинам воздушные поцелуи.