Собрание сочинений. Т. 3. Буря

Нет, не могла она знать, что это значит, когда высокие каменные стены суживают твой мир до таких пределов, что в нем даже взгляду некуда устремиться и он, как выпущенная стрела, расшибается о них. Не могла она знать, что это значит, когда холодной зимней ночью, лежа на нарах, ты не в силах заснуть и вызываешь в памяти далекие прекрасные образы, чтобы не чувствовать холода принудительного одиночества. Сейчас лето, тепло, и перед глазами такой простор, что взором не окинуть, а выношенная в тюремных стенах тоска по любимому человеку еще и сейчас отдается в груди. Жизнь еще не успела отогреть его сердце. Если бы Элла могла знать все это, она бы не молчала так долго, не заставляла бы его говорить о вещах, которые надо угадывать с первого взгляда. Она бы поняла, что его душу надо согреть любовью, ободряющим взглядом и ласковыми словами, идущими от сердца, в котором нет ни расчета, ни ледяного спокойствия. Но Элла всего этого знать не могла, и он ни в чем не упрекнул ее. Наоборот — он был бесконечно благодарен ей уже за одно то, что она не встретила его как чужого и после невольно вырвавшегося от смущения «вы» перешла на дружеское «ты». Нет, ее не в чем было упрекнуть. Если бы Элла знала адрес Петера, она бы, конечно, писала ему. А сам он не решался писать ей то тюрьмы: как знать, не скомпрометирует ли девушку перед соседями такое письмо. Теперь это уже не имело никакого значения.

Он вздохнул и покраснел.

— Я все это время думал о тебе.

— Что же ты думал, Петер? — Она опустила глаза и стала царапать землю носком туфли.

— Многое, Элла… О том, как мы познакомились, как я удивился, когда однажды утром увидел свое грязное полотенце выстиранным, а дырявые носки заштопанными.

— Есть о чем говорить… мелочь какая…

— Нет, эта мелочь открыла мне глаза, я с тех пор и стал замечать тебя. Мне казалось, что если ты будешь со мной, я везде буду чувствовать себя как в родном доме. Да мало ли о чем я вспоминал! О том, как ты однажды вечером, у колодца, ударила меня по лапам, когда я хотел тебя поцеловать, и о том, как через неделю я тебя все-таки поцеловал и ты меня больше не била.

— Да ведь это было не у колодца. — Элла еще ниже наклонила голову, чтобы он не заметил, как она вспыхнула.

Петер тоже нагнулся, пытаясь поймать ее взгляд. Но она отвернулась, и ему не удалось заглянуть ей в лицо.

— Да, Элла, произошло это здесь, у реки, и, если я не ошибаюсь, на этом самом месте.

— Вполне возможно, — равнодушно ответила Элла, но Петер отлично понимал, что это одно притворство. Его натренированное в тюрьме ухо слышало, как быстро и тревожно билось сердце девушки.

— Если хочешь, могу сказать тебе, что я думал и о том времени, когда мы с тобой встретимся и опять будем сидеть на этом камне. Я это предвидел, Элла, все в точности, и боялся только, что это может не сбыться.

— Почему?

— Вдруг бы я тебя не нашел… Вдруг бы ты ушла в другой дом и я бы не мог уже бывать у тебя.

— Да, тогда, конечно. А что ты еще думал?

— Думал, что не плохо будет, если у нас с тобой все опять пойдет по-прежнему… Если в каком-нибудь рижском доме найдется свободный скворешник и в том скворешнике заживут две птицы…

— А ты не передумал? — Она все еще избегала взгляда Петера. — Теперь ведь другие времена… ты, наверно, будешь делать большие дела… не тот интерес будет…

— Я ничего не передумал. Все теперь зависит от тебя. Хочу услышать, что ты скажешь.

— А ты правда думаешь про это… ну, про скворешник и про двух птиц?

— Да, Элла, я для того и приехал, чтобы сказать тебе это.

— Пока я тебе ничего не скажу. — Элла тихонько засмеялась, потом выпрямилась и смело взглянула в глаза Петеру.

Он привлек ее к себе и поцеловал в губы. Наконец-то все стало, как прежде.

— Ты думаешь, когда? — спросила Элла.

— Как только начну работать и обзаведусь кое-чем.

— Да, без мебели нельзя. Нужно купить кровать, шкаф и какой-нибудь стол.

— Правильно, дружок.

— И потом что-нибудь из посуды. У нашего волостного писаря есть чудный столовый сервиз, такой, с золотыми каемочками…

— Да, милая?

— И потом трюмо из светлой карельской березы. А на полочках буфета надо выставить разные рюмочки и бокалы, чтобы маленькие были впереди, а большие позади. Я была у них прошлой осенью на именинах его жены, она нам родственница с маминой стороны. У них стенные часы красивые, в коричневом футляре. Вот бы нам такие.

С реки ползет туман, белой дымкой покрывает луга, и кусты выступают из него, как маленькие островки на середине озера. Где-то во ржи слышится крик дергача, тихо ржут лошади в загоне. Первые бледные звезды слабо мерцают на июньском небе.

— Пора домой, а то люди что-нибудь подумают, — забеспокоилась Элла. — Нам еще надо поговорить с отцом и матерью.