Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки

— Ничего, теперь все прошло. — Галина Остаповна погладила прильнувшего к ней Мишутку, взглянула на Алешу, усевшегося рядом в кресло. — Вот мы и познакомились!

— Вам надо на дачу, — серьезно посоветовал Алеша. — У кого больное сердце, тем плохо в городе летом: душно.

— У меня везде болит сердце, Лешечка. Не на дачу, а на мыло меня пора…

— Туда пите надо? — не понял Мишутка.

Алеша рассмеялся.

— Как ты путаешь звуки, Мишук! То у тебя «тулат» вместо кулак, то «пите»… Не пите, а тебе. Понял?

«И внучат у нас теперь не будет, — думала свое Галина Остаповна. — Только и осталось, что на чужих ребятишек любоваться».

Приход Раечки и Злобина отвлек ее от грустных мыслей.

— Фу-ты, ну-ты! — сказала она, взглянув на Раечку, как будто подросшую в ажурных туфлях на неимоверно высоких каблуках, одетую в черную юбку и прозрачную блузку с пышными рукавами и крохотными бантиками из черного бархата; на белокурых кудрях ее красовалась шляпка из лакированной соломки — «фик-фок на один бок».

— Нравится? — Раечка сдержанно улыбнулась и поправила рукава блузки. — Это из нейлона — ультрамодный материал.

— Так же модно, как сама госпожа атомная бомба, — непонятно пробурчал Злобин.

— Красиво, — одобрила Варя, и Раечка опять снисходительно улыбнулась, сознавая свое превосходство перед «якуточкой».

Появление Ларисы со стопкой чистых тарелок сразу приглушило ее самодовольство. Оглянув вошедшую с ног до головы, она насторожилась.

— Очень рад! — Злобин пожал руку Ларисе, обернулся к жене. — Знакомься, Рая: наша фронтовичка, хирург Фирсова Лариса Петровна.

— Ах, вы хиру-ург! — с неподдельным удивлением воскликнула Раечка. — Как же вы там на фронте? В сапогах?

— Да, в сапогах.

— И в брюках?

— Нет, мы юбки носили. — Теперь в улыбке Ларисы проскользнула еле приметная грустная снисходительность.

Раечка сразу это заметила.

«Они там с нашими мужьями финтили, а мы в тылу горе хлебали, детей воспитывали», — подумала она с мгновенно возникшей неприязнью.

— Алеша! Ох, братец, как ты вырос! Тебя узнать невозможно, — говорил тем временем Злобин, бережно сжимая могучими руками тонкие плечи подростка.

— А вы такой же. Я бы вас сразу узнал, — весело ответил Алеша. — Что ж так долго нет Ивана Ивановича? Я по нем очень соскучился, — добавил он наивно.

— По мне не скучал? Исчез — и шут с ним?

— Нет, но понимаете… он со мной часто играл и вообще… запомнился. Я даже помню, как он уезжал на совещание хирургов на левый берег. Я так ждал его тогда. Ужасно ждал: боялся, что его убьют на переправе! — Алеша покраснел, смущенно улыбнулся, всей пятерней отбросив назад волосы. Он только сейчас почувствовал, насколько стосковался об Аржанове и как это хорошо — поговорить о нем с человеком, который его знает. — Помните, как Иван Иванович вернулся из Заволжья? Он привез мне тогда заграничную трофейную игрушку. Тетушка Паручиха, мать Вовки, назвала эту игрушку живодерской. Такая, знаете, красивая коробочка с головой негра и сабелькой. Нажмешь сбоку пружинку — и сабелька раз негра по шее! Как будто насквозь прорубит, но все цело. Иван Иванович сам не разглядел, какой фокус был в той штучке. Ему один полковник подарил, а он — мне. Солдатам раненым понравилась: все нажимали и удивлялись, как ловко устроено. Конечно, это была фашистская пропаганда, но мы ее не поняли. Я эту игрушку долго берег, а потом потерял… Погоди, Мишук, видишь, мы разговариваем! — Алеша опять взял мальчика на руки и, держа под коленки, перегибаясь назад от его тяжести, спросил: — Ты любишь своего папу?

— Да, много. И тебя тоже! — Обхватив руками шею Алеши, Мишутка крепко прижал его голову к своей груди. — Так! — пояснил он, задохнувшись от нешуточного усилия.

— Ничего ты еще не понимаешь! — не то с сожалением, не то с завистью сказал Алеша и вздрогнул, услышав голос Аржанова в коридоре.

Узнал ли он его на самом деле, или это была лишь догадка, вызванная напряженным ожиданием, но говорил там действительно Иван Иванович.

49

Он вошел вместе с Решетовым. Оба раскраснелись, но не оттого, что было жарко, а от быстрой ходьбы и веселого оживления: они и не почувствовали уличной жары после духоты операционной, где приходилось действовать в халатах и масках.

— Очень интересно прошел сегодня опыт, очень показательно! — громко говорил Иван Иванович Варе, которая открыла им дверь. — Григорий Герасимович ассистировал мне на совесть. Он в ударе, можно сказать, после того, как блестяще склепал эту мегеру Тартаковскую. — Тут Иван Иванович прорвался бурным смехом. — Ты представить себе не можешь, что за прелестное видение явилось нам, дай ей господь здоровья. Да-да-да! Теперь ее здоровье — вопрос нашей чести!

Доктор снова рассмеялся, но сразу оборвал смех: в глубине коридора перед ним возникло новое видение, очень бледное, с прямо устремленным взглядом блестящих глаз.

«Лариса Петровна! Пригласила-таки!» — с обидой и досадой на жену подумал Иван Иванович.

— Здравствуйте! — отчужденно сказал он Ларисе, перенеся и на нее часть своей досады: — Вот видите: выходной день, жара, а одержимые хирурги торчат в операционной.