Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

— Братья крестьяне! — говорит он. — Пришла пора нам взяться за большевистских насильников всерьез! Я получил донесение, что конница большевиков завтра выступает против нас в район Павловки. Вот и нужно обсудить, как нам заманить ее в топь, за Ясное. Как они туда залезут с лошадьми — так и завязнут, дьяволы, а тут мы и налетим. И враз с ними кончим. А потом пойдем на губернию.

Нагнулись все над картой, разгорелись глаза у кулачья.

Симонов показывает пальцем в карту, где цветными карандашами, зеленым и красным, показано, куда нужно затянуть большевистскую конницу и где докопают ее зеленые.

Раскрасневшиеся рожи нависли над столом, всем хочется посмотреть, где покончат ненавистных краснопузых. И Симонов освободил место у карты, сам отошел к стене. Радуются кулаки, похохатывают, вырывают друг у друга карту, припечатывают красных четырехэтажным словом.

И…

— Руки вверх, сволочи! Я Твердовский!

Отлетели от карты ошарашенные страшным криком кулаки. Смотрят в оцепенении на стоящего у стены, точно выросшего на голову Симонова, у которого в руках два револьвера.

Охнуло, посерело кулачье стадо, но Дулов, с кулацкой сметкой, ударом ноги опрокинул стол. Лампа мигнула и погасла. В темноте дуловский голос провопил:

— Робя, не трусь! Он один! Жарь в его по чем попало!

В полной тьме в душной горнице замелькали огоньки выстрелов. Вся изба грохотала и ходила ходуном. Кто-то бросился к дверям, чтобы бежать, но они оказались защелкнутыми на задвижку, а дрожащие руки не могли нащупать ее.

Стоны, крики, рев и стрельба продолжались несколько минут. Сыпались разбитые стекла, затем на улице раздались крики и грохочущие удары посыпались в дверь.

Она слетела с петель и рухнула.

В провал двери хлынул яркий луч электрического фонаря. Толпа сбилась и отхлынула к стене. Тонкий меч света, ползавший по лицам, показался страшнее пуль.

Голос от двери спросил:

— Товарищ Твердовский, где вы?

Голос откуда-то сверху, как будто с потолка, ответил:

— Здесь. Зажгите свет. Никому не трогаться с места. Смирно, кулацкие морды!

Вспыхнули спички в руках кавалеристов. С полу подняли лампу, но она была скомкана в лепешку. Наконец притащили лампу из соседней горницы, где в страхе выла и каталась по полу сыротелая жена Дулова.

Лампа осветила трупы на полу, стонущих раненых и сбившихся комком в углу живых. Они стояли, и бегающие глаза их перебегали по лицам кавалеристов.

— Товарищ Твердовский, да где же вы? — вновь позвал Кособочко.

— Здесь!

Все подняли глаза кверху и увидели на голбце печи лицо Твердовского с весело блестевшими глазами.

— Слезайте! — засмеялся Кособочко.

Губы Твердовского вдруг смялись в болезненную гримасу.

— Помогите сойти! У меня прострелены плечо и нога.

Кавалеристы сломя голову бросились снимать с печи любимого командира.

В ту же ночь, наскоро перевязав раны, Твердовский бросил свою дивизию в обход главных сил зеленых по району, откуда он ловким маневром убрал симоновских шпионов. Дивизия прошла на рысях всю ночь и утро, закончив к двенадцати часам дня окружение симоновского расположения.

После упорного боя, кончившегося только на следующее утро, остатки зеленых в панике сдались на милость победителя, а сам Симонов был найден в болоте с огнестрельной раной в виске. Губерния была очищена.

Глава двадцать пятая

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

Похудевший и осунувшийся, с рукой на перевязи, но по-прежнему бодрый и пышущий энергией, появился спустя два месяца, проведенных в госпитале, Твердовский в кабинете члена реввоенсовета N-ской армии.

— Ну, что? Предсказывал я вам, что Врангель натворит бед. Не хотели верить, вот и возитесь теперь, — сказал он после дружеского объятия.

Член реввоенсовета улыбнулся.

— Ишь неугомонный! Приехал теперь барона бить? Милости просим. Нужно скорей кончать с последышами белогвардейщины. Надоела эта заноза. Все равно вырвем ее рано или поздно, — губы говорящего сжались решительно и сурово.

— Что ж? Принимать дивизию? — спросил Твердовский.

Член реввоенсовета взглянул на него искоса и нахмурил брови.

— Нет, — ответил он, — дивизии вы, товарищ Твердовский, больше не получите.

Твердовский отступил на шаг и уперся в собеседника потемневшими от гнева и обиды зрачками.

— Это почему? — спросил он. — Что это значит?

— Это значит, — с лукавой усмешкой протянул член реввоенсовета, — что вам придется подчиниться нашему решению и принять конный корпус. Дивизия уже мала для вас, дорогой друг.

Лицо Твердовского налилось румянцем, он опустил глаза, как девушка, услыхавшая признание в любви.

— Я не знаю, — сказал он тихо, — заслужил ли я такую честь.

— Мы знаем это, — ответил член реввоенсовета, — мы знаем и просим вас принять командование корпусом, который ждет с нетерпением своего доблестного командира и хочет идти с ним вместе к новым победам. А кроме того, разрешите еще передать вам вот это.

Он взял со стола маленький бархатный футляр и раскрыл его.

В солнечном луче, пробившемся сквозь морозные узоры на стеклах окна, заискрился серебряными гранями орден Красного Знамени.