Собрание сочинений. Т. 5

Видимо, подобные мысли не давали покоя и Саше Черному. Он не забыл свои детские переживания, недоумения, очарования и чаянья. И вот он вознамерился ввести в круг детского чтения «Библию» — древнейшую книгу, вобравшую в себя многовековую народную мудрость, отлитую в законченные изречения, которыми человечество живет или старается жить вот уже две тысячи лет. Воистину это вечная книга христианских заповедей! Вот почему так важно, чтобы слово Священного Писания было понято, принято на ранних стадиях душевного развития.

Оставалось дело за «малым» и непостижимо трудным: перевести скупые, спрессованные в афоризмы притчи на язык, понятный и интересный детям. «Библейские сказки» Саши Черного (известно всего пять изложений, а точнее, его версий ветхозаветных сюжетов) — не пересказ, а фактически новые произведения. Заключенные в Библии истины пропущены через собственное сердце, через выстраданное, выношенное Сашей Черным представление о жизни. Правда, личное запрятано столь глубоко и потаенно, что трактовка и толкование становится весьма затруднительным занятием. И все же кое о чем можно догадаться. Так, в сказке «Отчего Моисей не улыбался, когда был маленький», думается, неспроста в центре поставлена недетская скорбь и печаль. Такое может быть понятно лишь тому, кто, подобно Моисею, был лишен материнской ласки, воспитывался в чужом доме… Можно сказать, что «Библейские сказки» Саши Черного апокрифичны. То есть это истории, которые в действительности не были, придуманы, но более точно и глубоко выражают суть явления, нежели реальная правда.

Приведу еще одно критическое высказывание по поводу художественной стороны священных текстов: «Язычество — поклонение матери-природе, силам ее. Христианство — отрицание природы. Во всем Евангелии о природе сказано два-три слова. Остальное — притчи, тяжелые предсказания и угрозы: „Не мир, но меч принес“. Светопреставление. Страшный суд и ад» [23]

. Слова эти принадлежат писателю И. Соколову-Микитову, с которым Саша Черный не раз сиживал за приятельской беседой в Берлине.

И вот автор «Библейских сказок» каким-то чудесным образом сумел соединить несоединимое: языческое поклонение природе с нравственным строем христианской проповеди. Впечатление такое, будто строгая и чуточку пугающая гравюра Доре к Библии ожила, расцвела красками, наполнилась теплом, светом, ароматами, звуками, движением (не только людским, но и всевозможных тварей земных)… «И вспомнил он зеленую землю, розовое солнце на камнях своего порога по утрам, синее дыхание неба, вырезные листья смоковницы над низкой оградой, ящериц, укрывшихся от зноя в его плаще… Господи, не знал он раньше, до чего жизнь хороша!» — в равной мере эти слова могут быть отнесены и к праведнику Ионе, томящемуся во чреве кита, и к доброму волшебнику и сказочнику Саше Черному.

В сказке важно, чтобы слушатель был с первой фразы захвачен, заинтересован. Тут малейшая тень скуки — конец, внимание утеряно навсегда. Это своего рода изощреннейший театр, где рассказчик является в одно и то же время и автором, и актером. Важно найти верный тон, доверительную интонацию, не подлаживаясь, однако, и не заигрывая с ребенком. Разговор равных.

Свой рассказ Саша Черный ведет так, словно в его руке лежит детская ладошка, и он — вот прямо сейчас — обращается к маленькому другу: «Хочешь сказку?» или «Помнишь, как это было?» И далее следует вдохновенная стихотворная или прозаическая импровизация, приобщение крохотного слушателя-друга к бесконечности пространств и времен. Легкокрылое воображение может перенести куда угодно, даже в фантастический Эдем — райский сад, где вместе с Адамом и Евой жили звери. Жили дружно, счастливо, весело, никого не обижая. Развлекались так же, как детишки на перемене: «В гимназии мы тоже играли когда-то в такую игру и называли ее „пирамидой“, но звери такого мудреного слова не знали».

Одним из секретов волшебства Саши Черного (не мастерства, а именно волшебства) было искусство перевоплощения. Он мог без всякого труда представить себя… кем? — ну, хотя бы бабочкой, опрометчиво залетевшей в комнату. Вот она бьется о стекло, рвется на волю. Вот сложила крылья, задумалась.

О чем она думает? И тут рождается чудный вымысел. Похоже, что Саша Черный когда-то, до своей земной жизни, уже бывал скворцом, белкой, пчелой — так достоверно, ихглазами он описывает мир. То мгновенно превращается в кота и думает по-кошачьи: «…вкуснее рыбьих внутренностей, как известно, ничего на свете нет. Только глупые люди, когда чистят рыбу, выбрасывают кишки и пленки вон. Тем лучше для котов!» То вместе с кошкой подсматривает за поросятами, пожирающими опавшие яблоки: «Непонятно ей и странно — разве яблоки еда?»