Собрание сочинений. Том 6

Правда, русские угрожают еще более колоссальными армиями: ожидают прибытия 120000, а по другим сведениям—170000 человек. Согласно сообщению «Triester Freihafen», подвижная действующая армия намного превышает 500000 человек. Но известна склонность русских к преувеличениям: из указываемых цифр обычно лишь половина числится в воинских списках, а из числящихся в воинских списках опять-таки менее половины имеется налицо. Австрия может быть довольна, если русская помощь, за вычетом войск, необходимых для оккупации Польши, даст 60000— 70000 действительного состава. А с таким количеством венгры справятся.

Венгерская война 1849 года имеет очень много сходства с польской войной 1830–1831 годов. Но первая отличается от второй тем, что все те обстоятельства, которые были тогда против поляков, действуют теперь в пользу венгров. Известно, что Лелевель тогда безуспешно настаивал на том, чтобы, во-первых, освобождением крестьян и евреев привязать массы населения к революции и, во-вторых, поднятием восстания во всей старой Польше втянуть в войну все три участвовавшие в разделе державы и сделать войну европейской. Венгры начали с того, что было проведено в Польше только тогда, когда было уже слишком поздно. Революция в общественных отношениях внутри, уничтожение феодализма было первым мероприятием в Венгрии. Вовлечение Польши и Германии в войну было вторым мероприятием, и тем самым европейская война стала фактом. Она началась вступлением первого русского

корпуса на германскую территорию, а с вступлением на территорию Германии первого французского батальона в этой войне наступит решительный поворот.

Именно вследствие того, что венгерская война стала европейской, она вступает во взаимодействие со всеми остальными факторами европейского движения. Ее ход оказывает влияние пе только на Германию, но и на Францию и Англию. Нельзя ожидать, что английская буржуазия потерпит превращение Австрии в русскую провинцию. Точно так же несомненно, что французский народ не станет спокойно взирать на то, как контрреволюция подступает все ближе и ближе к границам Франции. Каков бы ни был исход выборов во Франции, армия, во всяком случае, высказалась за революцию. А в данный момент дело решает армия. Если армия хочет войны — а она ее хочет, — то война будет.

И война наступит. Париж стоит на пороге революции, будь то в результате выборов или в результате уже происшедшего у избирательной урны братания армии с революционной партией. И в то время как в Южной Германии образуется ядро будущей немецкой революционной армии, что мешает Пруссии принять активное участие в венгерской кампании, — Франция готовится к тому, чтобы активно вмешаться в борьбу. Дело решится в течение немногих недель, быть может, нескольких дней. И вскоре французская, венгерско-польская и немецкая революционные армии будут праздновать на поле битвы у стен Берлина свой праздник братства.

Написано Ф. Энгельсом. 18 мая 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 301, 19 мая 1849 г.

Перевод с немецкого

«МОЕМУ НАРОДУ»

Кёльн, 18 мая. «Моему народу!» Не — «Моей доблестной армии!» Уж не разбиты ли русские? Не повернул ли ветер в другую сторону и не сбил ли он снова, как в марте прошлого года, военную фуражку с головы «неослабленного» слуги России? Не разразилось ли вновь всеобщее восстание находящихся на осадном положении «верноподданных»?

В 1813 г. «в бозе почивший» старик {Фридрих-Вильгельм III. Ред.}

 также черпал в продвижении казаков мужество, необходимое для того, чтобы покончить со своей жалкой ролью труса и с кровавыми карами революционной империи; и тогда — несмотря на наличие казаков, башкир и «доблестной армии», прославившейся в сражениях при Йене и Магдебурге и сдачей Кюстрина 150 французам^[353], — лишь лживые обещания, данные в «Воззвании к моему народу», сделали возможным крестовый поход Священного союза против наследников французской революции. А теперь! Разве вторжение казаков на немецкую территорию не придало вновь укрепившемуся Гогенцоллерну мужество, необходимое для того, чтобы отказаться от роли труса, которую он играл после мартовских дней, чтобы устранять «клочок бумаги», поставленный революцией «между ним и его народом»? Разве «Моя доблестная армия» не отомстила достойным образом революции, храбро учинив в Дрездене, Бреславле, Познани, Берлине и на Рейне расправу над безоружными, женщинами и детьми с помощью шрапнели и адского камня?

Разве недавно октроированная военно-полевая хартия не упраздняет снова, «даже без осадного положения», последние трусливые уступки, сделанные в марте, — отмену цензуры, свободу союзов, вооружение народа?