Собрание сочинений. Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

— Хорошо, что Цвиллинг уговорил Алевтину Ивановну отказаться от участия в походе, — сказал он перед отправкой Александру Коростелеву. — Я исчерпал все доводы и отчаялся перед ее женским упрямством.

Коростелев видел в настойчивости Алевтины Ивановны больше, чем «женское упрямство», но, ценя ораторский талант Цвиллинга, не сомневался в том, что Самуил выполнит и миссию домашнего дипломата.

У Александра были свои заботы. В отряде Кобозева он стал командиром подразделения численностью до батальона и, приняв это как ответственное партийное задание, старался прежде всего завоевать авторитет у своих бойцов.

— А то они бунт устроят, когда узнают, что у меня нет военного опыта, — не шутя говорил он Кобозеву.

Но красногвардейцы сразу полюбили его за прямой и смелый характер, за уменье потолковать по душам и, когда начались первые стычки с дутовцами, бросались за ним в атаку без страха.

— Это потому, что в молодости я был заводилой в кулачных боях, — смеясь, говорил Александр.

Стояли суровые морозы, пробиравшие до костей полуголодных, плохо одетых красногвардейцев, но так силен был их боевой порыв, что они опрокидывали все вражеские заслоны и вскоре после дружной атаки заняли станцию Сырт. Подразделение Коростелева одним из первых прорвалось к станции, но, когда красные эшелоны готовились двинуться дальше, ему приказали остаться на Сырте.

— Это почему же? — побагровев от обиды, спросил Александр. — Разве мои ребята плохо дрались?

— Нет, вы дрались отлично, — сказал Кобозев. — Но нам надо обезопасить свой тыл перед последними решающими подступами к Оренбургу и иметь здесь пункт для связи.

Еле сдерживаясь, чтобы не спорить, Коростелев подчинился, хотя ему, как и всем красногвардейцам, хотелось первым войти в родной город.

Даже заботы о матери и сестре не так волновали его, как судьба Вирки Сивожелезовой. Ведь никто теперь не заступится за нее, если опять нагрянет пьяный родитель. А что, если Вирка, не выдержав его буйных скандалов, махнет рукой на свои добрые намерения и покатится по скользкой дорожке? Покалечит, забьет тогда насмерть ребятишек Сивожелезов.

«Трудно сейчас нахаловцам, а Вирке тошнее всех».

Попрощавшись с Цвиллингом, Александр с завистью глядел вслед уходившим эшелонам.

— Ну, товарищи, будем крепить здесь тыл наших боевых отрядов, — сказал он, отвернувшись от злых вихрей поземки, заметавших еще гудевшие рельсы. — Поставим дозор с пулеметом у водокачки, остальным как зеницу ока стеречь пути, мост и станцию.

— Чего ее стеречь, чай, она не убежит, — весело отозвался кто-то из бойцов.

— Еще как убежит, если казаки нас врасплох захватят и придется нам пешком драпать в чистое поле! — тоже усмехнувшись, ответил Коростелев.

— Казаки теперича возле Оренбурга. Готовятся, поди-ка, встречать наших, — промолвил один из пожилых красногвардейцев с повязкой на голове.

— Чай, не все они под Оренбургом. Им на лошадях-то ничего не стоит проскочить куда хошь. За ночь из станиц по Уралу сюда доскачут, — возразил другой.

— По таким сугробам не поскачешь! Можем отсыпаться до сочельника, а потом идти Христа славить — пышки собирать, — сказал третий, совсем юный, в киргизском лисьем треухе.

— Нет уж, братцы! — прервал их Коростелев. — Ни пышек, ни шишек ждать не будем. Мне эта тишина вокруг Сырта не нравится. В первую очередь обеспечим охрану телеграфа, чтобы иметь связь, когда наши займут Каргалу. Поезд будем держать в полной готовности: паровоз под парами. Воинских сил у Петра Алексеевича не так уж много, и он может в любую минуту затребовать нас из этого хитрого тыла. Одним словом, к делу!

Он еще не научился разговаривать по-командирски, но, может быть, так и следовало обращаться с солдатами, призванными под винтовку не по мобилизации, а по велению сердца. Вчерашние рабочие и хлеборобы, они сразу деловито, по-хозяйски принялись осваивать порученный им пункт.

В полночь молодой станционный телеграфист, сидевший у аппарата, стал улавливать тревожные сигналы и настораживающие обрывки разговоров. Коростелев терпеливо выслушивал его сбивчивые сообщения.

— Давно ты работаешь?

— Два года… Третий.

— А зовут тебя как?

— Василием Яковлевичем.

— Сразу уж Василием Яковлевичем?! А если Васютой?

Телеграфист стеснительно улыбнулся, пожал неширокими плечами:

— Пожалуйста… если вам так нравится.

— Стало быть, Дутов бросил под Каргалу новые казачьи полки? — придирчиво переспрашивал Коростелев. — А что там слышно о Донецкой станице? Шевелятся казаки?

— И в Переволоцком тоже… Вот сообщают в Оренбург, в штаб атамана Дутова: казачество поднимается. Уже послали из Переволоцкого гонцов на реку Урал: в обе Зубочистенки, в Татищево и Нижне-Озерную.

— Это точно? — Коростелев забрал в большую ладонь бумажную ленту, идущую с аппарата, покрытую непонятными черточками и точками. Как дорого он дал бы за то, чтобы самому разгадать, о чем говорили эти знаки! Но лицо Васюты с прозрачными глазами в пышных ресницах, еще без намека на усы над пухлыми ребячьими губами, так и подкупало простодушием и добротой.