Собрание сочинений. Тревога и надежда (статьи, письма, выступления, интервью). Том 1. 1958—1986

Мне посчастливилось близко знать Андрея Дмитриевича Сахарова и сотрудничать с ним на протяжении многих лет, но этот очерк лишь в незначительной степени основан на моих личных впечатлениях, а в основном на работах, представленных в этом сборнике. Таким образом, читатель владеет всем необходимым — материалами этого сборника, многие из которых впервые публикуются в России, — чтобы сопоставить наблюдения автора со своими собственными впечатлениями.

Несколько слов о том, что мне представляется определяющим в общественно-политической позиции Сахарова.

Сахаров обладал, на мой взгляд, вдобавок к другим своим талантам, одним весьма редким: способностью сочувствия человеческим страданиям и несчастьям, где бы они ни происходили — будь то безымянные жертвы ядерных испытаний в атмосфере, разбросанные по всему миру, голодающие африканцы, советские заключенные или палестинские беженцы в Сабре и Шатиле. (Было ли это прирожденным даром, или эта способность развилась в нем позднее, когда как «отец водородной бомбы» он ощутил себя ответственным за судьбы мира? — вопрос, лежащий за рамками этого очерка.)

«Планетарность» мышления, или, скорее, мировосприятия, Сахарова происходила также от убеждения в неразделимости судеб человечества, которое он разделял со своими предшественниками — Альбертом Эйнштейном и Нильсом Бором. Мы все в одной лодке — и погибнем, и спасемся только вместе. И последнее — Сахаров верил в то, что социальный и научно-технический прогресс может и должен облегчить человеческие страдания. Точнее, Сахаров полагал, и это было выражением его демократических убеждений, что свободные люди способны разумно устроить свою социальную жизнь и разумно использовать плоды научного прогресса.

Итак, по моему мнению, на этих трех китах — сострадание, «планетарность» и вера в социальный и научно-технический прогресс — и покоится общественно-политическая позиция Сахарова.

Сахаров был, несомненно, одной из ключевых фигур эпохи великого противостояния — эпохи «холодной войны», или «третьей мировой», как ее иногда теперь называют, и его позиция, идеи, взгляды формировались реалиями этой эпохи и формулировались как ответы на проблемы тех дней. Возможно, было бы слишком оптимистично думать, что эта эпоха завершена и что российско-американское противостояние не станет опять ключевой проблемой века. Предполагая, однако, что мир более не вернется к «холодной войне», какова есть и будет судьба идей Сахарова в наступающей эпохе? Этому посвящена заключительная часть предлагаемого очерка.

И вот на что я хотел бы обратить внимание читателя. Заключая свою работу «О стране и мире», Сахаров сказал о своем творческом методе:

«Я писал, как строят современный дом, или, верней, как грач строит свое гнездо, — сначала каркас, затем идут в ход припасенные веточки. Все видимые для строителя дыры заплетены, но неиспользованные веточки еще остались».

И действительно, складывается впечатление, что, к сожалению, многое осталось Сахаровым невысказанным или недосказанным, что не все свои идеи он смог или счел нужным развить в рамках тех тем, которым посвящены его работы. Однако эти неиспользованные «веточки» все же кое-где сохранились — в виде вскользь брошенных замечаний, недоговоренных мыслей, кратко обозначенных тем. И внимательному читателю они помогут восполнить представление об общественно-политических взглядах Сахарова.

Доктрина Сахарова

Тезис о неразрывной связи между миром, международной безопасностью и правами человека, по моему мнению, — центральный в системе взглядов Сахарова. Однако он не был исходным сахаровским постулатом. В «Размышлениях» 1968-го года многое написано о мире, но «права человека» упоминаются лишь вскользь, хотя и в чрезвычайно важных контекстах, о чем ниже.

Представляется, что Сахаров начал формулировать этот тезис, известный также как «доктрина Сахарова», в начале 70-х, в связи с «политикой разрядки» Брежнева—Никсона и как альтернативу ей. В июле 1973 года, в известном интервью Улле Стенхольму, вызвавшем неудовольствие советских властей, он высказал свои, пока еще смутные, опасения и надежды, связанные с этим новым направлением советско-американских отношений: