За едой говорили мало — и все о вещах для Алексея не интересных: о каких-то распрях в правлении насчет света и газа, о дороге, сожравшей десятки тысяч, но так и не достроенной, и, конечно, о новой даче, стоять которой предрекали сто лет.
За дачу, понятно, больше всего пили. При этом «Двин» и лимонную водку, перемежали пльзенским пивом, отчего вскоре, по меткому замечанию Альбины, выпали в осадок.
Она-то как раз пила меньше всех, лишь пригубливала, устремив поверх рюмки тягуче-медлительный взгляд. Встретившись с ней глазами, Алексей вдруг понял что-то такое, от чего ему сделалось душно и беспокойно. Горячая волна перехватила дыхание, и уши стали гореть, как в огне. Перехватив еще один такой же взгляд, он поторопился уйти, сославшись на какую-то там работу.
Назад возвратился часа через два, когда все разъехались по домам, а его точно током ударило, пронзив насквозь до малейшей жилочки. Из того, что случилось потом, он запомнил тепло ее тела под смятым шелком и дрожь своих натруженных рук.
Какие глупости он нашептывал, какие обещания и уговоры твердил, вспоминать было и вовсе не к чему. Зря, наверное, он раскукарекался про Тюмень, которую и в глаза не видал, про трубы большого диаметра и заработок в шестьсот рублей. И девку с собой звать было совершенно ни к чему, тем более что он туда и не собирался. Она только подхихикнула в ответ умудренным, все понимающим смехом и разнеженно нашептывала:
— Глупыш, глупыш…
Правду сказала: глупыш и есть! Дарить ей ту каменную печатку никак не стоило. Дураку и то ясно. Хотя, конечно, какая-то память должна быть. Все должно завершаться красиво.
Скорого завершения Алексей, впрочем, не ожидал, воображая картины на будущее — одну слаще другой. Как-никак в его заточение Альбина внесла приятное разнообразие.
Однако уже на следующий день, ближе к вечеру, он был разбужен треском подкатившего к самому резному крыльцу мотоцикла. Перебегая на цыпочках от одного занавешенного окна к другому, ему удалось рассмотреть сквозь щели милицейского лейтенанта в шлеме и сидевшего в коляске Архипа Ивановича, коменданта поселка.
Лейтенант постучал затянутым в кожаную перчатку кулаком сначала в дверь, а затем и по ставням, но Алексей, само собой, не подал признаков жизни. Насколько он сумел разобрать, разговор у мента с Архипом Ивановичем вертелся вокруг его, Алеши, скромной персоны. Лейтенант все больше интересовался, что он за птица, откуда пришел и где может обретаться в данный отрезок времени. Но ни на один из вопросов комендант так и не смог ответить, потому что не знал о протасовском стороже практически ничего.
Видел разок-другой, как тот тюкал топориком, а так чтобы накоротке сойтись, ему без надобности. Лейтенант не стал спорить, и по тому, как он, резко включив зажигание, рванул с места, Алексей догадался, что его положение хоть и трудное, но не пиковое. Пока!
Поиск шел, что называется, вслепую. Искали не его, раба божьего, персонально, а на всякий случай проверяли всех и каждого. «Очевидно, обнаружили труп», — рассудил Алексей.
Как бы там ни складывалось, но не прислушаться к такому звоночку было нельзя.
Дождавшись темноты, Алексей пехом рванул в сторону Калинина. Полоса сплошных ливней прошла, и он без осложнений дотопал до четвертой от Синеди станции. Только там решился сесть в электричку. И то выскочив из кустов в самый последний момент.
Освещенная редкими фонарями платформа отсвечивала ледяной пустотой: ни милиции, ни пассажиров. В облачных прорывах купалась промытая до блеска половинка луны. Тревожно гудели медные провода.
Когда сомкнулись резиновые прокладки дверей, он облегченно перевел дух. В пустом вагоне дремал, полураскрыв рот, усталый железнодорожник.
Глава тридцать третья
Абракадабра
По возвращении в Москву Березовский пригласил Люсина провести выходной день в подмосковном Доме творчества.
— Нам нужно обстоятельно потолковать, — объяснил Юра. — Только где? При одной лишь мысли о ресторанах мои истерзанные суставы пронзает дрожь. Ляля же, как назло, затеяла ремонт, что в наше время приравнивается к стихийному бедствию. Так что сам видишь, старик, деваться некуда.
Люсин, недолго думая, согласился. Город купался в промозглом тумане, и непрошено возникшая перед внутренним взором картина погруженного в сон голого леса показалась необыкновенно прельстительной.
Действительность, как и положено, не замедлила внести свою отрезвляющую поправку. Основательно прореженный лесной массивчик оказался малоприспособленным для элегических блужданий. На раскисших дорожках угрюмо блестела вода, местами подернутая ледяной пленкой. Пришлось отправиться на прогулку по асфальтированному шоссе, опасливо сторонясь пролетавших автомобилей, с шипением выплескивавших мутные лужи. Пахло прелью с легким привкусом бензина и болотной неизбывной сыростью. В непроглядном небе то и дело прокатывался гул взлетающих самолетов.
— Зато к обеду будут пирожки с капустой, — попытался подсластить пилюлю Березовский, то и дело вырываясь вперед и угодливо оборачиваясь. — Вку-усные до невозможности!