Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

Расстегнул штормовку враспашку, выдернул из штанов свитера, которых прело на мне, как рубашек на луке; изнанкой шапки промокнул с лица сыпкий пот.

Враз посвежело.

Свежесть прибавила, нарастила крепости, силы в ногах, отчего я пошёл на скору руку, быстрей и с души пал камень: смутно угадываемая наклонённая вперёд фигурка проступила чуть ясней, чётче!

"Догоню! Вот только содрать с себя хоть один свитер…"

Во всё то переломное время, покуда стягивал, покуда вминал, впихивал зелёный ком свитера в рюкзак, я не давал уйти из виду маячившей за снежными взвеями изогнутой тонкой фигурке.

На разъединый миг выпустил, когда завязывал рюкзак, снова пустил вдогон пристальный глаз – фигурка вовсе пропала, растаяла, растворилась в свистящем мраке.

Недостало у меня сил ступить и шагу, со всего роста повалился я лицом в снег.

7

Дай душе волю – захочет и боле.

Кулик да гагара – два сапога пара.

– Па-а-а-адъё-о-ом!.. Вставальная пора!..

Поворачиваю голову – Генка.

– Что случилось? – напряжённо спросил он.

С унылым видом уставился на Генку:

– С кем?

Я стараюсь быть безразличным, будто речь шла о ком-то постороннем.

Хмыкнул в недоумении он.

Потом глянул на часы, плетьми сронил руки – хлопнулся к ногам рюкзачище.

– Привал? – заинтересовался я.

– Как же… Со сном и сновидениями!

Он раскопал в снегу ямку ногой, махоньким топорком ловко выломил сколок льда, сунул в склянку, в другую с коротким противным скрёбом об лёд зачерпнул снегу.

"А пожадистый… Загодя, что ли, копит на обеденный чай? Посерёд Байкала не будет ему этого милого добра…"

Как ни в чём не бывало оттянул я ворота свитеров – пускай грудь подышит! – и живым шагом дальше.

Тут же молча обошёл меня Генка, да ненадолго.

Минут через десять вижу картинку: Генка мой на коленях, голыми руками веет снег у Светланиных ног.

Светлана растерянно пожаловалась мне:

– Посеяла штучку… крепление… Не держит…

– Чем можем – поможем!

Я вроде век того и ждал. Плюх на корточки и ну ощупкой лихорадочно перебирать-охлопывать снег поблизку лыжни.

"Да налапай я ту штучку… да, пардонко, не отдай… Да тогда не буду я волочься один по образу пешего хождения!"

Генка словно угадал мою пасквильную затею. Покосился, угнул голову. Не боднуть ли загорелся?

– Вы бы скользили, скользили себе спокойнушко…

– У девушки беда, – напираю на человеколюбие. – До спокойствия ли в скольжении?

– А вы скользите. А то хвост уже подтягивается. Точка. Абзац.

Я посмотрел назад.

Совсем близко вразнопляс колыхалась жиденькая цепочка. Но шла напористо.

Это и всполошило меня.

Я панически уставился Генке под руки.

"А хоть бы ты, дурёнка, не нашлась! А хоть…"

Тяжёлые глухие шаги порвали мои посулы.

Мы с Генкой оглянулись.

Вдоль лыжни трое тащились в обрат с грехом пополам.

Генка удивленно присвистнул.

– А это что ещё за трио бандуристов? И далече правитесь?

Первой брела девушка в красном.

– Светлана, – сказал я, – эта Красная Шапочка тире Тюбетеечка, – движением бровей показал на девушку, – к вам. Именно про неё говорил я вам на построении.

Светлана искренне, светло обрадовалась случаю помочь. Стремительно пустила шаги навстречу девушке, взяла её за руку.

– И сейчас беспокоят зубы? Да?.. А где наш фурацилинчик? – Светлана с такой магической ласковостью посмотрела на Генкин рюкзак, будто оттуда и впрямь мог – должен был! – выскочить этот самый Фурацилинчиков. – Беспокоят? Да?

– Не-е… Зубы что… – пониклым голосом отвечала девушка. – Я лыжу сломала, – и, виноватясь, важно выставила обломки. Будто это были осколки самого тунгусского метеорита.

– С какой же радости несёте? На сувенир? – выразил я предположение.

– Да ну-у… Чего ж сорить средь Байкала?

– Вот за такой ответ пять с плюсом! – ударил в ладоши Генка.

Тут с нами поравнялся дюжий парень с продолговастым улыбчивым лицом. Бросил сидевшему на пятках Генке:

– Своими усами, потолкунчик, обольщаешь красавицу! Ты на опасном пути.

– Разговорчики не в струю, Боря! – нарочитым баском шумнул вслед Генка. Видно, они близкие, тёмные приятели, дружно, в одно сердце живут.

Я спросил Генку, что такое потолкунчик.

Оказывается, это от слова толкун… толкать, подталкивать. Толкуном зовут замыкающего колонну. Сегодня замыкал Генка.

Растолковал всё это Генка и кивнул мужчине.

– А у вас что?

Маленький, угрюмый, как букан, худой мужичонка с двумя парами лыж под мышками, с горой-рюкзаком, до плотности не закрытого (над едва внахлёстку стягивавшими верх шнурками зловещим вопросительным крюком пламенела красная зонтичная ручка), этот мужичонка, невесть как умудрялся ещё и придерживать за круглый локоть толстуху коротышку предбальзаковской поры, чистосердечно повинился:

– Что Богу, то и вам честно скажу. А сердчишко у моей, – бережно-пугливый взгляд на поперёк себя толще молодуху с окатистыми плечами – а сердчишко, от ты грех, заспешило… – Говорил, отпускал он слова медленно, еле-еле ртом шевелил. – Я и раскидной стульчик передохнуть (сам ладил), я и зонтик прихвати от снежного света, от загара. А у неё сердчишко, от ты грех, понимаете… Чистая беда…