Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

Страница рукописи «Оренбургского платка» с «выговором» В. П. Астафьева: «Простите! Оказывается, печатано с двух сторон, а я читаю, подкладывая лист под лист. Ну, зачем Вы так печатаете-то? Бумаги нет? В. А.». Тут же, на полях, чуть ниже я прилепил свое карандашное покаяние: «Виктор Петрович! Раньше печатал с обеих сторон. Больше так не делаю. А. С.».

Писателю только маненько сюжетец подай…

Чуток похожее и у меня.

Глядишь, оно и похоже, как вилка на бутылку.

Однако ж…

Читала я про Даурию.

Живёт такая земля в восточном месте.

И так мне понравилась эта книжка-праздник. Так мне понравилась там природа…

Сплю, а сосны вижу. Амур-батюшку вижу.

У нас же тут в лесу сосны нету.

Не дочитала я ещё книжку, отложила початый платок. Взялась за новый и узор новый. По закраинам у меня, в кайме, скрозь сосенки. Ближе к серёдке тоже сосенки. А в самом в центре пустила я толстой кривулиной решётку зигзагом. Амур это.

Вязала я своего «Амура» день-ночь.

Наехала на меня, что ли, такая радостная блажь – пою себе да знай вяжу-рисую. Оно бы надо уже и поесть, а и на минуту не приневолишь себя выпустить из рук иголки. Хоть ты что! Работа для души, как болезнь. Манит…

В скорых днях гостила я в Подмосковье.

У Михайлова дяди.

Дело сплелось летом.

Пошли мы раз с дядей и с его женой в лес.

Привёл он нас в одно местечко и ну нахваливать. Тут я и грибы люблю собирать, и ягоды искать, и цветы рвать…

Местечко мне и самой-то поглянулось. Хорошее.

Ну, хорошее да и ладно.

Мало ль хороших мест у нас в Россиюшке?

Только сразу я ничего такого даже не подумала.

Отлилось время.

Горячее старенькое лето-летечко сманило-увело за собою и юную ветрогонку осень.

Уже зимой, в крутелицу, сижу я в Жёлтом под окном.

А вижу не свою улочку в богатом снегу, а тот летний подмосковный вижу лес. Дядин голос слышу счастливый…

Услала я им платок. Приписала дяде:

«Смотрите, тут Ваши любимые деревья. Промеж ними грибы, цветы, ягоды…»

Да-а…

Нешь упомнишь, сколько было тех узоров…

И «бантики» вязывала, и «корольки», и «лесики», и «люстру»…

За свою жизнь навязала я платков до Луны. Посверх трёх тыщ.

С кульманский вагон, поди, смеляком[232] будет.

26

Алмаз алмазом режется.

А вот спроси, какой из платков спротни других дороже, я сразу и не скажу. Матери все свои ребятёшки распрекрасны.

Путешествовали платки мои по выставкам в Брюсселе да в Дели там, в Монереале да в Вене… А про Москву с Оренбургом уже и молчок.

Понавезли платки мои с тех выставок всяких там наград, чать, с полкороба.

Последненькая, остатняя была наградушка даве вот.

Золотая медалька с дипломом.

Диплом красиво так золотом писан:

«Награждается народный мастер Блинова Анна Фёдоровна за творческие достижения в создании произведений, представленных на Пятой республиканской художественной выставке «Россия». Москва, 1975 год».

Эвона как!

Выходит, художество платок мой…

Ну чего его там пуговицы крутить? Ну чего задарма слова терять? Одна приятность, когда работа твоя в радостинку людям.

Но как мне не выделить один платок свой?

По выставкам он, ей-пра, не курсировал. Так зато вызволил меня, возвернул из больницы.

Он мне самодорогой и есть…

Годы мои…

На годы на свои молодявые я в тяжёлой, в крутой обиде.

Не заметила и как, чудится, не тайком ли удрали от меня. Спокинули одну одной на самовластие старости…

Да-а…

Не молодайкины лета мои уже.

Беда на каждого виснет.

Сплоховала, совсем сплоховала бабка.

В сам Оренбург с воспалением почек свезли.

Вера моя, дочка (своим семейством Вера жила в Оренбурге), дневала и ночевала у меня в казённой больнице.

Утро так на третье, смотрю, проблеснули на стенке часы с кукушкой.

Идут себе. Попискивают.

Перехватила Вера мой удивлённый взгляд:

– Лёня устарался. Скатал в Жёлтое…

– Не муж у тебя Лёнюшка – золото…

– Любимые твои, – Вера скосила глаза на часы. – Они будут куковать. А ты будешь слушать и тебе будет приятно.

– Аха, будет, – соглашаюсь я. А про себя несу на ум: «Плохи твои, милаха, дела, раз врачи дозволили дочке домашние часы твои в палате привесить. Задохлице[233] в последнем отказу не дают».

Через большую силу Вера шлёт мне убитую улыбку.

А сама слёзы с красных глаз платочком промокает.

– А они, мам, идут…

– А что им… Вышел завод… Заведи… Пойдут… А вот мой, доченька, видать, весь завод… Кончился… Как доктора ни бейся, не завести, видать, меня больше как часы…

– Ну-ну-ну! Я сама фельдшерка. Кой да что смыслю… Врачи всё способные. Не переживай. Найдут на твои болячки управу!

Врачи и так. Врачи и эдако.

Да не подымается бабка. Хоть что ты тут.