Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

– Бабаня, – шлют ей вопрос, – Вы чего тако на нас смотрите?

– Хочу насмотреться… Ну не пейте… Хоть не давай… Увесь жа вымахнете!

– Да Вы сто ещё лет уживёте! А мы компот дёржи?

– Не бойтесе, не сто… Совсема дажь малешко… Купите сахарю!

Не с руки отказывать.

Побегли взяли у магазинщика ведро сахару.

– Спасибушко, уважили, – кладёт на то благодарствие бабка Пашанька. – А то я помру… Буду лежать царёхой. А вы бегай!

И что ж ты думаешь? Села за прядево.

Всё на себя бу-бу, бу-бу:

– Рано встала, да мало напряла. Негоже неполну веретёшку спокидать…

Зять на подгуле подшкиливает:

– Что нам прясть? Пускай зайцы прядут! А ты ложись!

Смалчивает Пашаня на таковецкие выкомуры. Утерпу набралась. Знай себе в нитку тянется в деле. Старается.

Олька, внучка, притолкнулась рядком раскроить ей кофтёшку из байки. Привезли старушке в гостинец.

Пашаня и восстань:

– Иля ты с жевикой?[257] Дажь не порть, окаянщица! Не надь!.. Ты лучше скажи, нахороше запомнила, как наумила гирьяльская казачка?

– Как не запомнить? Вы сколько раз повторяли… «Трудись, не ленись, никого не обижай, Бога поминай – будешь в ряду людей». Так?

– Так! Так! – степлела и голосом, и лицом Пашаня. – По таковской линии и ступай, внучушка, в жизни. А… А байку на меня не порть. Не надь.

Не надо? Ну и не надо.

Олька опеть и накинь ноженцы[258] на старый гвоздок.

Вот уже глухая, волчья полночь. Всё Жёлтое уже без огней.

Пашанька в своей боковушке всё пряла. Заподряд шесть дён уже пряла. Музли[259] вон сели на пальцы.

В дому уговаривали все:

– Бабаня, не больно себя загоняйте. Ложитеся.

А она ни в какую:

– Ну чего туте тачать брехни? Ваш день к вам взавтре чем свет подбежит-подоспеет. А мне нонь последненький сдан.

Ну… Ничего не сказали ей на таковецкие погорячливые речи.

Легли. А она всё пряла… Бороздила до последнего…

Ковда это утром зовут к столу – голоса не даёт. Подходят, а она – мёртвая…

Уснула и не проснулась. Ни мук тебе, ни стонов. Опочила смирнёхонечко.

А на столе полным-полна веретёшка пряжи…

30

Счастье в нас, а не вкруг да около.

Из кручинного молчания выпихнул нас детский голос.

Мы поворотили головы на крик.

Оголец году так на пятом стоял на перстичках[260] и тянул распахнутые руки к коту на крыше. Молительно просил-командовал:

– Ну пигай, Барсик!

Кот робел прыгать и с мяуканьем кружил по искрайке железной кровли.

Мальчик устал держать раскинутые руки.

Погрозил коту кулачком:

– Да ну пигай ты!

Лукерья не отпускала из виду мальчонку.

С сердцем хлопнула в ладоши.

– Сашка! – спустила тонкий голос на парнишку. – Ну, ты чё, ловкой, весь взвертелся? Я наведаюсь к те, запасная ты спица, в загривок. Ты допечёшь! Не мани кота, вертопрах. Шею ж свернёт! Лучше по правде скажи, ты как след поел?

– Как след…

– Молоко яичком[261] съел?

– Съел… Бабуня! А мы вдвоём со стулкой, – мальчик кивнул на высоченную узкую табуретку у стены, – достигаем до крыши. А можно… Я подыму стулку. Котик на неё скакнёт, и я спущу его тихо-натихо вниз?

– Это совсем другой коленкор, – вошла в соглас Луша и подхвалила: – Я погляжу, так ты местами деловец!

В два огляда кот гордо мурчал у мальчика на руках.

Отворилась дверь. За порожек занесла ноженьку важная такая да крепонькая девчоночка летами и росточком победней мальчика. Красивая, в кашуле.[262]

– Это что за квас на вилке едет? – улыбнулась я девочке.

– Я не квас. Я Галя, – с хмуринкой в лице не без гонору ответила нарядница[263] и показала на лежачий валенок. – Бабунь, а бабунь! – позвала девочка Лукерью. – Смотри, твой валенок лёг спатеньки у самой у дверюшки. Тут так ду-ует! А ладно, я отнесу к печке? Чтобко к нему простудка не прилипла…

Луша с добрым смехом кивает.

Девченя живо, только пятки отскакивают, уносит валенок.

Вертается уже при яблоке в руке.

Саша наглаживает кота. Ткнул локтем в белое большун яблоко с краснобрызгом.

– Галча! Брось баушкино яблочко. А то уронишь.

– Не горюй, вредун. Не уроню.

– Ну тогда просто дай.

– Неа…

– Ну Барсика подкормить, жаднуша!

– Ты с ума спрыгнул! Я сяма хочу тыблочко.

Галя чихнула.

– И правда. Хочешь. – Саша так-в-так закатил глаза, как только что закатывала Галя. – А!.. а!.. а!.. а!.. – прерывчато в спехе набавляет голосу Саша, но разродился не благополучным чихом, а строгим донесением: – А-а-а-абчистили карманы и тыблочко укатили!

– Нетушки! – в торжестве выставила Галя яблоко. – Вот на ладонушке греется!

– Замерзает! Дай, сестрюня, хоть подержать. У меня крепше нагреется… Чего молчишь? Хвальбушка! Ты меня хорошо слышнула?

– Хорошо, хорошо! Только… – Галя погрозила Саше пальчиком. – Только дай зайке подержать моркошку…

– Да я не морковку прошу. Яблоко!

– Нив-когда-шень-ки!

Тут на выставленное яблоко деловито села божья коровка.

Галя забеспокоилась.

– Ойко! Вася! – тихонько погладила коровку. – Что ты наделала!? Зачем ты села на тыблочко? Этот хамлет, – покосилась на братца, – может тебя убомбить вместе с тыблочком! Вася! Вася-комарёк! Ты лети скорейше на свой пенёк!

Девочка сильно подула на коровку, и коровка полетела.

Проводив сердитым взглядом коровку, Саша мрачно подпёр себя кулачками: